8. Падающая звезда
Не менее четырёх различных сообщений, письменных и устных,
получил я от Кабилы до его приезда. Я уже совершенно не доверял им, несмотря на
заявления уделить больше внимания проблемам, которые волнуют меня больше всего.
Мунданди так же писал мне письма, и с каждым разом одно
становилось критичнее другого. Он валил всю ответственность за провал на
конголезцев: из-за отсутствия у них боевого духа, он остался без людей для
того, чтобы сделать Революцию в Руанде; все его кадры погибли; он думал только достичь
Альбервиля, а затем повернуть в Руанду, но теперь, конечно, у него не осталось
бойцов и это будет сделать невозможно и т.д.
Мы пытались осуществить небольшие маневры на Фронте Форс,
такие как организация разведывательных патрулей, дабы узнать больше о
месторасположении противника и собрать раненых, которые могли бы быть
брошенными своими товарищами, поскольку никто не знал точного количества
пропавших, но всё это было бесполезно: руандийцы отказались спускаться дальше последних горных склонов. На наши жалобы Мунданди ответил, что это был политический вопрос;
его люди были обескуражены малым взаимодействием со стороны конголезцев, и
поэтому отказывались действовать.
Было трудно понять эти заявления, поскольку одной из его
забот было держаться подальше от конголезских войск. Он взял на себя инициативу
действия и потерпел поражение; он мог бы винить в этом нас, но, в любом случае,
сваливать ответственность на конголезцев было неправильно, так как Мунданди сам
избегал всяких контактов с ними.
Продолжали поступать раненые из Катенги и Фронта Форс, мало
помалу привозимые крестьянами, поскольку революционные бойцы так же не были
готовы к «испытанию» нести человека на импровизированных носилках по крутым
горным тропам.
Я вновь попытался обсудить сложившуюся ситуацию с
ответственными лицами. В этот момент таким лицом был майор Касали; мне не удалось с
ним встретиться, потому что у него «болела голова», но он прислал товарища
Киве, - нашего старого знакомого, - чтобы он, выслушав меня, передал мои соображения в
Кигому.
Очень немного было такого, чего я хотел сказать:
А) Что делать с 40 прибывшими кубинскими новобранцами? Куда
их послать?
Б) Я вновь выказал недовольство той формой, в которой была
осуществлена атака на Бендеру.
В то же время я передал маленькое письмо Кабиле, в котором объяснил, что необходимость моего присутствия на фронте растёт с каждым днём.
Действительно, ощущались первые симптомы разложения в нашем
войске; уже в течение отступления с Фронта Форс некоторые товарищи
провозгласили, что с такими людьми они больше в бой не пойдут, и вообще выйдут
из борьбы; ходили слухи, что некоторые из них начали подумывать о том, чтобы
покинуть Конго. Поддержание боевого духа было одной из главных моих забот. Я
потребовал в письме скорейшего ответа, но не получил его. Я отправил новое
письмо через политкомиссара Альфреда, сделав в нём анализ поражения, а так же
другие замечания:
Не было осуществлено никакой координации атак; группа Фронта
Форс атаковала 29 числа, а группа Катенги 30-ого, но руандиец Мунданди не
единственный виновник этого, поскольку и на другом, конголезском фронте так же
не было сделано ничего . (Необходимо было
настаивать на этой точке зрения, потому что ситуация, в которой находились
руандийцы была очень странной: с одной стороны, к ним выказывалось больше уважения и доверия, нежели к конголезцам, а с другой – именно на них валили всю вину
за поражение. Обе стороны, - и конголезская и руандийская, - так сказать, оставляли самокритику дома, и, выходя
на словесное ристалище, осыпали друг друга невероятными оскорблениями. Жаль,
что эта энергия использовалась не в борьбе против врага. Мунданди сообщил мне,
что команданте Калихте1 дошёл до
того, что однажды попытался выстрелить в него, но я не в курсе этого дела. Реальность
же такова, что и тот и другой действовали одинаково неэффективно). Я
рекомендовал сформировать единое командование на всех фронтах, дабы попытаться
унифицировать действия, а так же посоветовал включить в этот единый штаб некоторых
кубинцев. Как мы отмечали, из-за конфликтов между бойцами и командующими порой
не удаётся передать от одной группы к другой даже ящика с патронами. Ещё раз я
указал на необходимость моего присутствия на фронте.
Я поднялся на Главную Базу чтобы объяснить причины поражения
нашим товарищам и сделать серьёзное внушение новобранцам. Мой анализ наших
ошибок был таков:
Во-первых, мы недооценили бойцов противника. Думая, что они
имеют те же характеристики, что и восставшие, выступавшие против них, мы пошли
в атаку с открытой грудью, с моралью будущих победителей, не учитывая тот факт,
что это люди, получившие достаточное военное обучение, готовые к бою, и,
видимо, уже бывшие начеку.
Во-вторых, отсутствие дисциплины. Я экспрессивно выразился о
необходимости жёсткой дисциплины. Как бы это не было больно, необходимо подвергнуть
критике действия погибшего Инне, героические, но одновременно и вредные, потому
что они привели к смерти не только трёх кубинцев, но и более десятка руандийцев.
В-третьих, упадок боевого духа. Необходимо было сохранить
боевой дух на высоте; я уделил много внимание этому пункту.
Я подверг публичной критике товарища Азима, который допустил
несколько пораженческих высказываний и ясно поведал о том, что нас ожидает:
не только голод, свинец, страдания всех видов, но и, порой, возможность умереть
от пуль своих же собственных товарищей, которые не имеют никаких навыков
стрельбы. Борьба будет очень трудной и долгой. Я сделал это замечание потому,
что был готов в этот момент согласиться с тем, что прибывшие новобранцы,
подверженные сомнениям, могут вернуться, если пожелают; потом этого сделать
будет невозможно. Тон мой был твёрдый и нёс ясный предупредительный характер.
Ни один из новичков не продемонстрировал признаков слабости, однако, к моему
удивлению, трое из бойцов, которые участвовали в атаке на Фронте Бендеры,
решили покинуть страну; в довершении всех бед, один из них принадлежал к нашей
партии. Их псевдонимы: Абдалла, Анзали и Анга.
Я упрекнул их за подобные действия и предупредил, что буду просить
применить жёсткие санкции против них. Я не имел никаких обязательств перед ними,
потому что предлагал уехать только новым солдатам. Тем не менее, я обещал
отпустить их в будущем, не конкретизируя и не уточняя своих слов.
К моему удивлению и большому разочарованию, товарищ Ситаини,
который сопровождал меня ещё со времён революционной войны в Сьерра-Маэстре, и
который был моим помощником в течение 6 лет, так же выразил желание вернуться
на Кубу. Сей факт был ещё более болезненный, потому что он использовал для
своего оправдания мелочные аргументы, делая вид, что не знает того, о чём толковали
абсолютно все, предсказывая, что война в Конго в самом лучшем случае продлиться
не менее трёх лет, а в худшем – и все пять. Это утверждение постоянно
повторялось везде и всегда, чтобы все знали о продолжительности и тяжести
предстоящей борьбы, и Ситаини это знал лучше, чем кто-либо другой, поскольку он
постоянно сопровождал меня. Я отказал ему в выезде, пытаясь дать понять, что
это будет позором для всех нас; он был вынужден остаться благодаря близости ко
мне. Он заявил, что у него нет выбора, кроме как согласиться, но он сделал это весьма
неохотно и с этого момента превратился почти в живой труп. Он был болен, имел
двустороннюю грыжу, и его состояние становилось всё хуже, что сделало
необходимым и оправданным отказ от борьбы.
Моё настроение было достаточно пессимистичным в эти дни, но
с некоторой радостью 7 июля я спустился к озеру, после того, как сообщили, что
прибыл Кабила. Наконец-то главный руководитель присутствовал на фронте.
Он продемонстрировал доброжелательность, но в то же время был
уклончив в своих словах. Я сказал о моём присутствии как о вещи, принятой по
факту, и ограничился в объяснениях о мотивах моего приезда на конголезскую
территорию без предварительного уведомления, которые уже много раз повторял. Я изложил
ему намерение известить о себе правительство Танзании, но он ответил очень
туманно, оставив этот вопрос на другой раз. С ним были два его наиболее ближайших
помощника: товарищ Масенго, нынче руководитель Генерального Штаба, и министр
иностранных дел Нбагира (сегодня имеется два министра иностранных дел, потому
что самозваный президент Гбенье назначил собственного министра, Канзу). Кабила был
бодр и спросил меня, что я намерен предпринять. Конечно, я ответил ему, заведя
старую песню: я хочу ехать на фронт. Моей наиболее важной миссией, где я мог бы
быть наиболее полезен, является подготовка кадров, а они готовятся во время
войны, только на поле битвы, а не в тылах. Он высказался в том духе, что человек
вроде меня, столь полезный для мировой Революции, должен быть осторожен. Я парировал,
заметив, что не собираюсь сражаться на линии огня, но должен быть впереди
вместе с солдатами, и имею достаточно боевого опыта, чтобы позаботиться о себе.
Я не собираюсь искать подвигов, но буду исполнять конкретную задачу, которую
считаю наиболее полезной для него, - Кабилы, - самого, поскольку в результате
этой моей деятельности могут быть воспитаны эффективные и верные Революции
кадры.
Он не ответил, но доброжелательно заявил мне, что мы
совершим серию поездок; поедем вглубь страны, чтобы посетить все фронты. В
качестве первого шага, этой же ночью мы должны были направились в Кабимбу, дабы
осмотреть регион действий. Но по какой-то причине в эту ночь мы не выехали, на
следующий день так же оставались на месте, а ещё через день Кабила должен был
провести какой-то митинг перед местными крестьянами, дабы озвучить им результаты
Конференции в Каире и прояснить некоторые сомнения. Предварительно он послал
Али с десятью бойцами для осуществления мелкой акции без особых претензий в зону
Кабимбы. Лейтенант Кисва тем временем отправился в Увиру на разведку.
Был проведён митинг; это было весьма занимательное зрелище.
Кабила продемонстрировал обширные знания менталитета своего народа; живо и
интересно изложил на суахили все особенности встречи в Каире и договорённости,
достигнутые там. Он разговаривал с крестьянами, давая быстрые ответы, которые удовлетворяли
людей. Всё закончилось небольшой вечеринкой, на которой сами участники митинга танцевали под музыку, распевая «Кабила э-э, Кабила а-а».
Деятельность Кабилы была интенсивной, казалось, он хотел
наверстать упущенное время. Он планировал организовать оборону базы и,
казалось, вдохнул энтузиазм во всех, меняя лицо этой зоны, поражённой
отсутствием дисциплины и организации. Он спешно собрал 60 конголезцев, дал им трёх
кубинских инструкторов и поставил задачу копания траншей и проведения уроков
стрельбы, в то время как мы корректировали план защиты маленького горного полукруга,
который окружал бухту, где мы находились.
11 июля, пять дней спустя после приезда, Кабила пришёл ко мне,
чтобы сказать, что этой ночью он должен уехать в Кигому. Он объяснил, что
Сумиало находится там, после чего резко раскритиковал президента за его
организационные ошибки, демагогию, слабость. Согласно Кабиле, именно в тот
момент, когда правительство Танзании по его просьбе упрятало в тюрьму группу
агентов Гбенье, - т.е. непосредственно пособников врага, - сеявших раздор
внутри революционного лагеря, приехал Сумиало и освободил их. Он должен был
обязательно прояснить функции Сумиало; ведь его назначили президентом, чтобы он
путешествовал по Африке, объясняя суть Революции, и ни о чём более не думал, -
поскольку его организационные способности равнялись нулю. Нужно провести чёткие
границы между президентом и его подчинёнными. Кабила заявил, что должен
получить последнее объяснение, поскольку действия Сумиало могут иметь
катастрофические последствия для будущего Революции. Само собой, поездка
продлится всего один день, и уже послезавтра он вернётся.
Он проболтался в ходе беседы, что Сумиало уже вернулся в
Дар-эс-Салам и я спросил его с сарказмом, как он надеется пересечь озеро,
поговорить с Сумиало в Дар-эс-Саламе, и ещё успеть вернуться на следующий день,
но он ответил, что отъезд Сумиало из Кигомы ещё не подтверждён; если новость
точна, он конечно поедет в столицу, но вернётся оттуда немедленно.
Когда вести о новом отъезде Кабилы стали известны, среди
кубинцев и конголезцев в очередной раз установилось уныние. Наш медик Куми
извлёк записку, в которой ещё ранее предсказал Кабиле семь дней пребывания в
Конго, и он ошибся всего на два дня; Чанга, наш озерный «адмирал», метая
молнии, вопрошал: «И для чего этот человек притащил сюда столько бутылок виски,
если он собирался остаться здесь только на пять дней?».
Я не буду передавать возмущение конголезцев, поскольку непосредственно
мне они ничего не говорили, но в том же гневном стиле они сообщали своё
отношение к этому нашим товарищам.
Чёрная тень пала на Кабилу, и он не мог изменить эту
ситуацию, не вернувшись немедленно. У нас был последний разговор, в котором я
изложил эту проблему со всей элегантностью, на которую был способен; мы
поговорили так же о некоторых других темах, и он исподволь, в своём стиле,
поинтересовался, какой будет моя позиция в случае возможного разрыва с Сумиало.
Я ответил, что приехал в Конго не для того, чтобы вмешиваться в вопросы
внутренней политики; что это будет иметь катастрофические последствия, но, так
как он послан Правительством в эту зону, мы постараемся быть лояльными ему и, в
любом случае, будем лояльными Конго, и что, если у нас будут сомнения в его
политической позиции, мы их честно ему изложим одними из первых; но, я подчеркнул,
что война выигрывается на поле битвы, а не на тайных шабашах в тылу.
Мы говорили о будущих планах, и он признался мне, что надеется
перевести базу на юг, к Кабимбе, и что он вынужден принять меры для того, чтобы
оружие не распределялось в зонах, которыми руководят его политические враги. Я в
ответ рассказал, что, на наш взгляд, Катанга является ключевым регионом Конго
из-за своих природных богатств и что это пункт, где должна быть дана самая тяжёлая
битва; мы согласны с этим, но мы не считаем, что можно решить проблему Конго в
племенной или региональной форме; это национальная проблема и нужно понимать
это, а с другой стороны, я внушал ему, что не так важно иметь верность
определённого племени, сколько иметь верность революционных кадров, и для этого
нужно создавать их и развивать их, и более того, мне необходимо отправиться для
этого на фронт… (моя обычная песня…)
Мы попрощались, Кабила ушёл; на следующий день ритм базы,
который благодаря его присутствию и динамизму начал ускоряться, ослабел.
Солдаты, отправленные рыть траншеи, сообщили, что сегодня они не будут
работать, потому что шефа нету; другие, которые строили госпиталь, покинули
здание, и всё опять вернулось к прежнему спокойному ритму, тихому ритму
провинциальной деревни, далёкой не только от всех опасностей войны, но и даже
от жизни и деятельности нашего Генерального Штаба.
1. Калихте – конголезский командующий, руководитель фронта
Макунго
