Identidad Mapucista-Lautarina
Среди латиноамериканских революционных движения идеология MAPU-Lautaro занимает особое, оригинальное
место. Фактически, мы можем сказать, что и доктрина, и теория организации
выходили за рамки «классической» латиноамериканской революционной левой, никак
не вписываясь в границы типичного геваризма, маоизма или анархизма.
Маргинальность, а лучше сказать, революционная эксцентричность, являлась
характерной чертой организации, разительно отличающей её от прочих вооружённых
групп южноамериканской левой.
Претендуя быть родоначальниками новой политической доктрины,
- «марксизма-ленинизма-мапусизма-лаутаризма» (MLML), - фактически, «Лаутаро» недалеко
ушло от ситуационизма образца 1968 года с его сложной и запутанной концепцией,
препятствующей пониманию широкими массами. Разница лишь в том, что, в отличие
от бунтующих парижских студентов, «мапусистас» гораздо меньше были подвержены
доктринёрству и непосредственно перешли от теории к практике, от ярких лозунгов
к конкретному действию.
Одним из фундаментальных аспектов теоретической схемы
«мапусиста-лаутарина», который одновременно вызывал непонимание со стороны
других левых вооружённых организаций, являлась «экспроприация». Понятие
«экспроприации» как метода перекладывания материально-экономических тягот войны
на плечи врага было характерно для всех групп герильи Южной Америки. Но в
данном случае экспроприация (реквизиция, а
на самом деле – банальный грабёж) стояла в центре доктрины действия
организации.
И нельзя понять эту характерную черту практики «Лаутаро»,
если не обратиться к самому сердцу идентичности MAPU-L: концепции счастья и радости. Этот характер прекрасно
отражается, к примеру, в основных слоганах организации разных лет, вроде
«Восставшие, радостные и вооружённые!» (Rebeldes, Alegres y Armados!), «Секс и
полное счастье!» (Sexo Nuestro y la Felicidad Plena!), «Мы сила для установления власти
счастья!» (Somos Fuerza para
el Poder de la felicidad!), «Всё возможно!» (Todo es posinle!) или «Распространяя
прямо сейчас радость, чувственность и мечты о власти счастья!» (A desparramar ahorita la alegría,
la sensualidad y los sueños del Poder de la Felicidad!».
Нельзя не заметить сходства с лозунгами парижского Красного
Мая. И это не случайно. Возникнув в переломную эпоху, наблюдая собственными
глазами закат некогда мощного геваристского движения, его культуры и
самобытности, «мапусистас» решили дать толчок развитию новой, обновлённой
революционной культуре, «Подрывной культуре» как они её называли, точно так же,
как французские интеллектуалы 60-х, уставшие от окаменелого догматизма, некогда
вознамерились «творчески развить» марксистское учение:
«Мы заразились идеей
порвать с культом мартирологов, страданий революционной левой, которая
бесконечно оплакивает своих погибших, вопиет о правах человека, репрессиях или
о кровавой диктатуре. Мы решили (…)
сделать что-то другое, наполненное одновременно радостью и борьбой.
Народная молодёжь, радостная, вооружённая и подрывная – это были вещи, с
которых началось строительство нашей идентичности». (Интервью с Марко).
Более того, аспект Счастья являлся фундаментом самобытной
доктрины «Лаутаро»:
«Чувство Счастья, это,
ни много ни мало, краеугольный камень всей концепции политики «бытия» мапусиста
и лаутарино. Действительно, это является основой нашей формулы «Народной Чили»,
«Революции», Народной Революционной «Власти»; короче говоря, «формой
существования» нашего авангарда Революции» (Счастье в аспекте политики и
революции, 1992).
Традиционный характер латиноамериканской революционно левой,
как выше отметил бывший участник MAPU-L,
характеризовался виктимизацией, тяжкими воспоминаниями, в общем – «культом
павших». «Лаутаро» отвергло эту «культуру мёртвых», заменив её «культурой
живых» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Необходимо заметить здесь,
что, в принципе, к началу 90-х годов просто не было объективных условий для
развития «культа павших товарищей»: со времён основания (1982) организация не
понесла никаких потерь. Парадокс, но борьба с тиранией Пиночета была для MAPU-L гораздо менее кровавой, нежели борьба
с демократически избранным правительством Патрисио Эйлвина.
Именно тогда, после крушения диктатуры военных, партия
вступила в период милитаризации. И, тем не менее, даже после перехода к войне
против государственного аппарата, когда скорбный список убитых «мапусистас» начал расти,
некоторые отголоски прежней политики «Власти Счастья» всё ещё прослеживались в мировоззрении
боевиков «Лаутаро», которые стали более профессиональными, более
целеустремлёнными, более эффективными. Но теперь это скорее можно соотнести не
с мелкобуржуазным эпатажем французских гошистов, а с концепцией «радости
смертельной борьбы» Юлиуса Фучика, выведенной в «Репортаже с петлёй на шее»:
«Жили мы для радости,
за радость шли в бой, за нее умираем».
По-прежнему доктрина группы оставалась оптимистичной, преисполненной
презрения к виктимизации и плачу по убитым, честной по отношению к самим
комбатантам, от которых требовались не стоны, а активность и боевитость. Тот же
Марко объясняет:
«Я не чувствовал себя
жертвой. Я был схвачен, подвергнут пыткам, но я не чувствовал себя жертвой. Я
не хочу сказать, что это так и должно быть, наоборот. Но я знал, что делаю,
знал что за этим последует, и не могу сказать, что был удивлён аресту и истязаниям.
Я чувствовал себя комбатантом, оказавшимся за решёткой, и должен был платить за
то, что попался в руки врагов».
Итак, оптимистичный взгляд на политику являлся главной
чертой идеологии MAPU-L, проходившей красной нитью
сквозь все периоды борьбы партии. И выражался он не только в ярких и звучных
слоганах, рассчитанных, прежде всего, на мало интересовавшуюся политикой
молодёжь, но и в практических действиях, главным из которых являлась как раз
таки экспроприация, напрямую связанная с идеей счастья:
«Экспроприация, -
здесь я говорю о самой концепции, - являлась экспроприацией Счастья: твоё
счастье зависит от тебя, только ты сам можешь его достичь, никто другой. Это
была концепция». (Интервью с Бернардо).
Из этого объяснения можно понять, каким было обоснование и
мотивация «экспроприаций» и «реквизиций», и почему они стали настолько широко
применяться MAPU-L. Ибо речь, в общем-то, не
шла о выживании (когда захватывалось молоко, курица и прочие продукты), или об
улучшении качества жизни (экспроприация обуви, радиопередатчиков, аудиокассет,
игрушек), но о реализации идеи «быть человеком», о принципиальной позиции.
Именно в этом заключалась суть взятой на вооружение
«Лаутаро» «политики полезных вещей» - невзирая на старания правительства и
транснациональных корпораций, посредством грабежей и экспроприаций дать жителям
бедняцких кварталов всё, что необходимо им для полноценного существования.
Реализовать их право быть людьми. Тем самым привлекая ещё больше сочувствующих
– юношей и девушек, лишённых самых
элементарных, необходимых в повседневной жизни вещей, которые им даёт
организация. Лишённых будущего, которое так же открывает организация.
«Политика полезных вещей» охватывала все аспекты
повседневной жизни. В этом смысле особенно ярко проявляет себя практика
сексуального воспитания (Sexo Nuestro)
жителей народных кварталов. Признавая за неимущими полное право на сексуальные
отношения, не претендуя на то, чтобы ограничивать их интимную жизнь, организация
тем не менее указывала, что бедняки, не имеющие полового воспитания, не имеющие
доступа к средствам контрацепции, крайне необразованны в этой сфере отношений,
в результате чего ширятся заболевания и случаи нежелательной беременности.
Система господства воспроизводится, нищета порождает нищету. Всё это укладывается
в общую схему эксплуатации.
Неудивительно поэтому, что MAPU-L, укомплектованная в основном молодыми людьми, не чуравшимися
чувственных отношений, озаботилась этой стороной бытия. На практике это
выразилось в том, что «Лаутаро» мобилизовало свои кадры не только для исполнения
экспроприаций продуктов питания, одежды или средств развлечения и досуга; так
же осуществлялись нападения на аптеки и магазины одежды, где изымались
препараты для контрацепции и нижнее бельё, которые затем раздавались населению.
Наиболее знаменитой из подобных «раздач» являлась операция вооружённой
пропаганды 15 мая 1990, осуществлённая в Городском Университете Педагогических
Наук, получившая название «Базар Желаний», куда был пригнан краденный грузовик, с борта которого вооружённые «мапусистас» распределяли нижнее бельё, презервативы, музыкальные кассеты, тетради и
письменные принадлежности для неимущих студентов.
В этом же контексте «политики полезных вещей» происходило
распределение лекарств: стоит заметить, что во время операции по «спасению»
Марко Ариеля Антониолетти, боевая группа, фактически захватившая госпиталь
Сотеро-дель-Рио, помимо всего прочего успела изъять большое количество
лекарственных препаратов первой необходимости, которые позже были распространены среди
жителей народных районов Сантьяго.
Может показаться, что подобные действия не несли за собой
никаких последствий. На самом деле это не так. Вооружённые реквизиции всегда
были связаны с риском для жизни: нередко во время их исполнения возникали
интенсивные перестрелки с охранниками и сотрудниками правопорядка, нередко эти
перестрелки вели к тяжёлым ранениям и даже смертям. Так например, одним из
первых павших «мапусистас» стал 18-летний Хулио Эйсагирре Рейес, застреленный
полицейским в штатском 21 августа 1990 года во время акции по захвату
супермаркета EGAS в
Реколете.
Бум «политики полезных вещей» произошёл в начале 90-х и стал
подготовительным этапом для перехода к непосредственно вооружённой борьбе
против правительства. К 1992 году эта практика практически исчезла: произошло усиление
милитаризма, направившего MAPU-L к окончательному краху. Теперь
боевики грабили уже не грузовики с продуктами или вещами, а инкассаторские
автомобили и банковские отделения. И если до этого времени чилийская пресса
относилась к «экспроприациям» с некоторой долей сочувствия, а левые журналисты подчас
и вовсе поддерживали такие действия, видя в них не более чем экстравагантное
хулиганство мятежной ультралевой молодёжи, стремившейся, чтобы простые
чилийские граждане даже в самых бедных районах «чувствовали себя людьми», то
переход к прямому столкновению с «буржуазной демократией» лишил организацию
этой невольной поддержки.
Понятно, что непосредственное обращение к наиболее
обездоленным слоям, инкорпорация этих элементов, вкупе с отсутствием
доктринёрства и развитой теории, позволили прессе говорить о членах организации
как о «люмпенах» и «низах общества», сеющих лишь анархию, насилие и беспорядок.
Причём, критика с использованием подобных нелицеприятных терминов неслась не
только справа; после 93 года даже «Левое Революционное Движение» (Movimiento de Izquierda Revolucionaria – MIR)
подвергала методологию своих бывших союзников яростным нападкам, утверждая, что
подобный образ действий напрямую проистекает из социального происхождения
большинства её членов. На самом деле, из более чем полутора сотен попавших за
решётку «мапусистас» лишь около 20% действительно являлись выходцами из
неблагополучных кварталов и пригородов столицы. Подавляющее же большинство
членов MAPU-L составляли молодые студенты
и рабочие, попавшие под влияние радикального революционного экзистенциализма,
отличавшего партию от других чилийских, да и вообще, латиноамериканских
революционных организаций. Справедливости ради надо сказать, что многие из них
действительно имели лишь самую минимальную политико-идеологическую подготовку,
и зачастую, попав в трудное положение, пасовали перед трудностями, каялись, не
могли внятно объяснить – для чего же они грабили, нападали на полицию, убивали.
Хотя MAPU-L получила в наследство от «исторического»
MAPU теоретический
багаж оригинальных концепций социализма, включавший в себя так же христианские догматы,
само по себе «Лаутаро» не уделяло должного внимания теоретическим разработкам
классовой борьбы или революционной методологии, ограничиваясь в данном случае
лишь звучными лозунгами. Даже более того – партия с презрением относилась к
«ограниченному» политико-экономическому видению «людей в галстуках», не
придавая особого значения вопросам будущего мироустройства, сводя всё к доктрине
«действия ради действия»:
«Эта форма жизни и
бытия «Лаутаро», - так же, как и метода осуществления Революции, - разрывает всякие связи с
протестно-экономическим аспектом политики, делая шаг к новой Целостности,
понимая под этим (…) авантюру творческого эксперимента и необходимость полной
жизни». (Счастье в аспекте политики и революции, 1992).
Лишь очень немногие из членов организации, относившиеся к
высшим её слоям, ясно могли сформулировать идеи и концепции партии. Другие
имели лишь очень смутное, крайне утрированное представление о доктринах
Чилийской Революции, что не может удивлять, ибо доктрины эти действительно были
нарочито запутанными, малопонятными для политически необразованных кадров.
Большое значение в идеологии MAPU-L играл и своеобразный патриотизм. В материалах и коммюнике
организации мы постоянно встречаемся с лозунгами о «Великой Родине Континента».
Тут стоит отметить, что саму Чили «мапусистас» рассматривали в рамках схемы
«Двух Стран», противостоящих друг другу – «Народной Чили» и «Чили коммерсантов
и богачей». Именно триумф первой и полное уничтожение второй «страны» являлось
главной целью MAPU-L, сформулированной в 87 году
на Третьем Конгрессе (Национальной Военной Конференции), которая так же
учредила и военный аппарат партии.
Для этого предполагалось сформировать из народных сил «Восставший
Народ» (или «Народного Гиганта»), который, путём единых наступательных
действий, сметёт фальшивый демократический строй, установив социализм и в
дальнейшем будет содействовать строительству «Великой Родины»: под этим
термином понималась не столько сама Чили, сколько латиноамериканский континент
в общем, страдающий под игом олигархических диктатур, подчинённых единому
центру – Соединённым Штатам Америки.
Эмпиризм и стихийность («революция со вкусом, запахом и
чувствами»), отсутствие чёткой стратегии борьбы, упор на вооружённую практику и
крайне неразвитая, к тому же целенаправленно усложнённая, политическая теория
социализма, мало понятная даже для самих членов «Лаутаро»: всё это даёт повод
говорить о весьма оригинальном явлении в латиноамериканском революционном
движении, настоящем «национальном чилийском феномене». Явлении, схожим по
своему характеру с ситуационизмом парижских бунтарей, но затем перешагнувшим на
следующий этап, - этап вооружённой борьбы с правительством, - ставшим для него
последним.
По материалам книги Héctor A. Órdenes Hermosilla, «Jóvenes, rebeldes y armados. Teoría,
identidad y praxis del MAPU-Lautaro».
