Интервью с политическим секретарём «Восточного Революционного Движения» Марио Росси Гаретано.
Эдуардо Кортина
- Каковы основные причины возникновения MRO?
- Движение возникло в 60-х годах благодаря общему контексту распространения революционных идей. Это не было чем-то странным или парадоксальным – идеи национального освобождения стали лишь ответом на наступление империализма, выражавшееся в серии военных мероприятий, проведённых империалистическими державами в разных регионах мира, и конкретно, в Латинской Америке.
Что происходило в нашей стране в конце 50-х, начале 60-х? Мы видим Уругвай, где благодаря «батльизму» получила своё развитие особая модель кейнесианской экономики, способствовавшая довольно высокому уровню жизни и социальной защите некоторых общественных классов. Эта оригинальная политико-экономическая идеология, возникшая, кстати, в одно время с аргентинским перонизмом, привела, в конечном итоге, к стабильному повышению цен на мировом рынке на наши традиционные продукты производства: мясо, шерсть и текстиль.
Вторая Мировая и последовавшая за ней война в Корее принесли в бюджет огромные сверхприбыли, позволившие не только развить капиталистическую систему, базировавшуюся основным образом на латифундизме, но и улучшить социальную ситуацию в стране. Этот «век благоденствия» длился в нашей стране до самой середины 50-х годов.
Почему? Потому что в период с 1955 по 1958 империализм, в виде Мирового Валютного Фонда, начнёт открытое наступление на Латинскую Америку. Необатльистское правительство Луиса Баттлье, внука Хосе Батлье, сопротивлялось открытию внутреннего рынка, и было несогласно с другими условиями, выставленными МВФ. Наша страна стремительно падала в долговую яму. Начало этого этапа было ознаменовано снижением заработной платы и увеличением цен на продукты первой необходимости. Но мы по-прежнему имели рынки сбыта пшеницы в Бразилии. Закон №480, субсидировавший экспорт пшеницы Соединёнными Штатами, отобрал у нас и этот рынок. В эти годы миллионы тонн нашей пшеницы сгнили в амбарах. Закрытие Соединёнными Штатами, где мы сбывали мясо и текстиль, своих рынков для традиционных секторов производства, вызвало за собой громадные выступления рабочих.
Все эти потрясения привели к тому, что «Национальная Партия» («Белые»), более 90 лет стоявшая в оппозиции режиму батльистской партии «Колорадо» («Красные»), выиграла всеобщие выборы 1958 года, пойдя на сделку с империализмом, который поставил условие постепенного открытия страны для сбыта продукции транснациональных корпораций. Субсидируя буржуазное правительство, империализм, в соответствии с классической моделью неолиберализма, превратил руководство страны и национальную буржуазию в своих послушных марионеток. В 1961 году, в соответствии с ранее достигнутыми договорённостями, Уругвай окончательно сдался Мировому Валютному Фонду.
Что, происходило со страной? Крупные студенческие выступления в защиту университетской автономии. Рабочие выступления протеста против снижения заработной платы. Короче говоря, сопротивление экономическому империализму на национальном уровне.
Преодоление внутренних противоречий в мобилизованных народных массах, где центральную роль играли анархисты, Социалистическая и Коммунистическая партии, привело к формированию в 1962 году прото-групп, десять лет спустя сформировавших «Широкий Фронт». Именно в течение этих народных выступлений, давших начало всеобщему сопротивлению, в апреле 1961 года и родилось наше Движение, собравшее в себя представителей различных традиционных партий, чьи депутаты, сенаторы и министры начинают осознавать сущность начавшегося процесса капитуляции Уругвая перед империалистическим натиском. Движение имело типично националистический уклон, выражавшийся в призывах к защите суверенитета страны от иностранного вторжения.
В тот момент, - момент особого накала Холодной Войны и кризиса сталинизма, оттолкнувшего многих от Коммунистической партии, - огромное количество людей, не желавших быть пешками в великой игре между СССР и США, отвернулись от традиционных левых. Начался расцвет левого «терсеризма». А так как, присоединившись к народному движению протеста, мы очень плотно контактировали с социалистами, «терсеризм» проник и в наши ряды.
 |
| Ариель Кольясо |
Тогда, в кругах активистов «Националистической Партии» возникло множество различных идеологических течений, но, прежде всего, я выделю группу юристов, собравшихся вокруг депутата Ариеля Кольясо. Этот один из самых молодых депутатов, будучи заражён идеями национального освобождения, вместе со своими товарищами отправился на Кубу, дабы ознакомиться с практическими результатами революции. Именно с этой группы и началось разложение «Национальной Партии» из-за её проимпериалистических позиций. Собрав воедино все диссидентские группы «белых», вернувшийся с «острова Свободы» Кольясо основывает новое «Восточное Революционное Движение» - движение интеллектуалов-националистов, делавших главную ставку на средний класс, но не уделявших особого внимания рабочим слоям населения.
Так как мы имели на вооружении концепции народного единства, в 1962 году мы объединились с Коммунистической Партией в «Левый фронт освобождения» (Frente Izquerdista de Liberacion Nacional – FIDEL).
Кубинская Революция и Великое Соглашение
После визита на Кубу, наше движение наладило связи, с каждым разом становившиеся всё более и более тесными, с кубинскими товарищами. Отношения были настолько плотными, что в 1964-65 годах именно мы, в ходе разработки плана панамериканской революции, были избраны «Че» в качестве уругвайских сил поддержки его проекта, наряду с другими организациями в Аргентине, Перу и Боливии. Присоединившись к проекту, с точки зрения стратегии Гевары, мы должны были полностью поддержать Организацию Солидарности с народами Азии, Африки и Латинской Америки, принять первую и вторую Декларации Гаваны и другие политико-стратегические документы OSPAAAL.
Этот компромисс между нашей организацией и Кубинской революцией предусматривал временный отказ от стратегии строительства военно-политической организации, пока есть возможность использования рычагов буржуазной демократии для выполнения наших тактических задач в Уругвае. То есть, мы должны были быть на службе стратегического проекта Кубы. Вместе со всеми своими ресурсами: людьми, пропагандой и политическим образованием.
Тем не менее, в нашей документации мы продолжали рассматривать основным методом борьбы против империализма путь вооружённой революционной борьбы. В 1964 году произошёл проамериканский переворот в Бразилии, в 1966 году подобное повторилось в Аргентине. Не нужно было быть гением, чтобы осознать, что подобное вскоре повторится и здесь. Наша концепция, вписанная в план «Че», идеологически питала идею вооружённого сопротивления.
В 1967 году мы, наряду со всеми движениями Латинской Америки, принимали участие в конференции «Латиноамериканской Организации Солидарности» (OLAS), где рассматривались различные революционные проекты. Генеральной мыслью этой встречи, была идея континентальной координации между революционными движениями в контексте развития вооружённой борьбы и герильи, которые отныне названы главными инструментами захвата власти. Почему? Потому что к 1967 году стало окончательно ясно, что основными методами наступления империализма являются военные перевороты и тотальная фашизация Латинской Америки, с которыми можно было бороться только вооружённым путём.
Продуктом этой же конференции стало достижение соглашений между несколькими уругвайскими организациями, уставшими от идеологических столкновений внутри рабочего движения. Было создано «Левое Революционное Движение», откинувшее напрочь основную причину внутренних расколов: тему советско-китайского конфликта. Диссидентское крыло Социалистической Партии под воздействием Кубы окончательно радикализировалось, дав миру Сендика и других социалистических лидеров, инициировавших первые акции «Тупамарос». «Уругвайская Федерация Анархистов» Уго Кореса, Гати и других, постепенно начала поворачиваться от анархизма к марксизму: именно бывшие анархистские лидеры несколькими годами спустя, организовали «Партию за Народную Победу». Между всеми этими организациями было подписано так называемое «Великое Соглашение», обязывающее к обсуждению политических резолюций OLAS на национальном уровне.
Прошло полгода после конференции OLAS, и мы, согласно «Великому Соглашению», начинаем издавать газету, целью которой является подготовка политических условий для революционного действия. Газета пережила три или четыре номера, после чего умерла.
Резолюция OLAS включала в себя как политический, так и профсоюзный план работы, так как почти все организации, подписавшие «Великое Соглашение» к тому моменту уже приступили к развитию военно-политических аппаратов, но лишь в подготовительной форме. И только «Тупамарос» к тому времени являлись уже откровенно подпольной структурой. Остальные же были сугубо легальными формациями, работавшими над подготовкой почвы для появления военно-политического организма, исходя из своих идеологических тенденций. Прокитайски настроенные товарищи видели главный столп революции в партии. «Федерация Анархистов» делала ставку на акции прямого действия профсоюзной направленности, мы же поставили перед собой долгосрочный стратегический план регионального развития. «Тупамарос» настаивали на возможности победы через городскую герилью. Но все варианты преследовали одну и ту же цель – национальное освобождение от империалистических цепей.
- Как было построено Движение в те годы?
- Мы разделили организацию на три фронта. Вооружённый Фронт, к развитию которого я приложил руку, так как после первых же арестов товарищей, обвинённых в ограблениях банков, я вынужден был уйти в подполье; легальный Политический Фронт и Подпольный Массовый Фронт. При подготовке военного переворота или объявления организации вне закона, этот Фронт должен был связать организацию с левыми массами, синдикатами в рабочих кварталах и общественными организациями. Фронт был тем «кормильцем», который приносит тебе продукты, когда ты поставлен вне буржуазной законности.
Однако, мы имели постоянную проблему нехватки подготовленных кадров, что, с точки зрения тактики, тормозило развитие военно-политического аппарата, где основная часть задач ложилась на плечи профессионального городского партизана. Учитывая, что те, кто ушёл в подполье, находились в резерве, основной нашей проблемой являлась подготовка новых кадров.
Политическая организация, которая родилась как легальное движение, всегда имела более успешное развитие, нежели вооружённое крыло. Всё поменялось где-то в 1967 году. Ближе к выборам 1971 года эта формация вновь необычайно усилилась.
Нами была предложена откровенно ленинская стратегия: невозможно противостоять империализму, не уничтожив оппортунизм в рабочем движении. В тот момент мы видели, что оперирующие реформистскими концепциями Коммунистическая и Социалистическая партии всё ещё имеют значительное влияние в народе. Обе они тогда боролись с «троцкистской» идеей перманентной революции. Мы же стояли на геваристских тезисах, которые гласили, что процесс национального освобождения будет непрерывен вплоть до достижения социализма.
Помимо борьбы с оппортунизмом, мы настаивали на осуществлении деятельности широкого формата: участие в демократических выборах, работа в обществе и профсоюзах, вооружённая борьба. Мы предлагали долгосрочную стратегию по созданию в нашей стране условий, которые бы остановили процесс развития буржуазной демократии, замедлили бы его. Конечно, основным инструментом создания этих условий мы рассматривали вооружённую борьбу. Однако мы считали, что нужно действовать в контексте актуальной ситуации – где-то использовать военное крыло для достижения целей, а где-то – осуществлять каждодневную работу среди людей. Руководство «Тупамарос» данную позицию, например, не разделяло.
Мы прекрасно понимали, что не имеем возможности для победы, если массы по-прежнему останутся под влиянием левого реформизма. Вот почему в наших документах мы делаем особый акцент на том, что ложь реформизма по-прежнему руководит народными массами, вследствие чего победа над империализмом или олигархией отдаляется всё дальше и дальше. «Тупамарос», хотя и разделявшие наше мнение, никогда не инициировали идеологических диспутов об оппортунизме внутри рабочего движения.
- Как идеологически можно охарактеризовать MRO?
- Мы родились как народное националистическое движение, но полностью сформировались под влиянием Кубинской Революции. Именно тогда мы поставили во главу угла своей идеологии диалектический материализм и идею формирования военно-политического аппарата ленинского типа. Можно сказать, что через демократический централизм мы пришли к марксизму-ленинизму. Однако, имея радикальные отличия от Коммунистической Партии, нас можно было бы назвать последователями народного революционного латиноамериканского национализма. Как и все движения национального освобождения, мы восприняли концепцию революционного значения рабочего класса и, некоторым образом, марксистский анализ.
Наша оригинальная концепция позволяла нам легко находить общий язык с другими революционными организациями, такими как анархистская OPR-33. Однако тут есть нюанс: мы могли совершать координированные действия, но не могли двигаться к созданию единого фронта национального освобождения.
С кем мы имели наиболее близкие позиции в то время, так это с «Движением Национального Освобождения – Тупамарос». Хотя, имелись и значительные разногласия: несколько раз происходили встречи между нашими руководствами, и «тупамарос» подвергали нападкам нашу критическую позицию в отношении «классического» марксизма-ленинизма и диктатуры пролетариата. «Вы навсегда останетесь крошечной партией» - говорили они. Мы отвечали им, что если они не умерят свой догматический пыл, то вся наша борьба пойдёт крахом и будет служить лишь интересам буржуазии. Имел место быть яростный спор, в котором принимали участие Сендик, Элеутерио, Кандан Грахалес, Эфраин Мартинес Платеро и другие.
Продуктом развития успешной городской герильи «Тупамарос», стал качественный скачок борьбы, одновременно вызвавший шквал репрессий. Мы начали свою вооружённую борьбу несколько позже, осуществляли мы её в основном в региональной проекции, и, кроме того, развитие нашего городского аппарата имело некоторые задержки, не позволившие перевести наши акции на более высокий уровень; уровень, на котором действовали «Тупамарос». Тем не менее, военные операции осуществлялись, ибо мы придавали им большое значение, как логическому продолжению легальной борьбы.
В долгосрочной региональной стратегии, для нас было очень важным одновременное развитие сил как в Монтевидео, так и в провинции. Кроме того, до некоторого момента мы были легальной силой, то есть имели право участвовать в выборах различного уровня, короче говоря, имели пространство для правовой деятельности. Поэтому, мы затрачивали большие ресурсы на работу в профсоюзах и решения политических задач. Не было чистого и исключительного развития вооружённой борьбы. Поэтому, для нас создание «Широкого Фронта», отвергавшего любые вооружённые действия, не было столь драматичным фактом, как для других организаций. Мы вошли в него без разговоров. А, например, «Уругвайская Федерация Анархистов» не принимала участие в работе «Фронта»: «Партия Народной Победы» вошедшая таки в коалицию, была создана экс-анархистами лишь в 1976 году. Внутри «Тупамарос» так же шли дискуссии по вопросу присоединения к «Фронту». Наши люди тогда сидели в тюрьме «Пунта Карретас» и лично наблюдали весь ход этого внутреннего спора. Для «тупамарос» тема «Широкого Фронта» была больным вопросом. Такие люди как «Бебе» (Сендик), хотя и соглашались на присоединение, на самом деле имели много доводов против этого шага. Внутренний протест был настолько силён, что когда состоялось голосование по вопросу вхождения MLN-T в «Широкий Фронт», около восьмидесяти человек проголосовали против. Возникла оппозиция, которая так и не вошла в созданный блок.
В тот момент существовало множество идеологических течений, куча стратегических концепций. Мы придерживались мысли о том, что городская герилья была западнёй, посредством которой стратегическое пространство для деятельности сокращалось до минимума. «Тупамарос» думали, что город – это те же самые джунгли, только каменные, и здесь можно если уж не победить, то запросто организовать «освобождённые зоны», как это делали сельские герильерос в джунглях Колумбии или Боливии. Мы, вписанные в планы «Че», имели другой взгляд на развитие революционной войны.
Однако, акции реализованные FARO, почти всегда осуществлялись в городской среде…
Да, именно в городе. Правда, учитывая, что изначально мы вербовали людей для политической войны, все наши акции имели чёткую тактическую направленность. В те годы мы совершали экспроприации, акции по захвату оружия, карательные операции, захват кинотеатра, акции вооружённой пропаганды. Но мы знали меру. В отличие от «Тупамарос».
Потому что, когда «Тупамарос» начали осуществлять более масштабные, но совершенно ненужные акции вооружённой пропаганды, на место полиции пришла армия и спецслужбы: силы, которым мы физически были неспособны противостоять. И нас всех начали просто убивать. Удары, наносимые государством, заставили нас держаться вместе. Как следствие, в тюрьме «Пунта Карретас», из которой затем был организован совместный массовый побег, оформился некий союз между нами и «Тупамарос». Хорошая идея, не увенчавшаяся успехом.
Что произошло. Успех акций «Тупамарос» породил напряжение в нашей организации, потому что один товарищ, который не дал нам времени даже для того, чтобы показать различия между нашими различными идеологическо-стратегическими подходами, на волне популярности «Тупамарос», немедля ушёл к ним. Сначала один товарищ, за ним в MLN-T ушёл второй, потом третий. Подобного рода вещи происходили во всех организациях, потому что успех «Тупамарос» был примером для всех революционных групп.
Конечно, марксистско-ленинистская формация, базировавшаяся на концепции каждодневной скромной работы внутри профсоюзов и общества, не имела того блеска, какой имели «Тупамарос». В конце концов, тактический союз между нашими движениями провалился.
В тот же момент в MRO пышным цветом зацвела самокритика, касавшаяся отсутствия работы в рабочих секторах, в угоду многочисленного присутствия внутри среднего класса. Но мы учились на своих ошибках: действуя совместно с Коммунистической и Социалистической партиями, мы открыли для себя важность социальной работы. Потому что, родившись как движение с электоральными замашками, уйдя в подполье, мы обнаружили, что слишком мало простых людей готовы защищать нас. Мы приступили к более активной пропаганде, тем более, что уже имели некоторый опыт: несколько лет назад мы совместно с коммунистами общим списком участвовали в профсоюзных выборах, и за это время наши товарищи успели превратиться в синдикальных лидеров. Это был период, когда идеология MRO крайне пролетаризировалась.
В 1972 году рухнуло всё. Уставшим от бесконечного и бессмысленного насилия правительством, за несколько месяцев были ликвидированы «Тупамарос». За наше движение, кое-как цеплявшееся за правовые нормы, принялись уже после военного переворота 1973 года. Многие вынуждены были покинуть страну, образовав диаспоры в Швеции и Аргентине. С 1973 по 1984 все мы тянули жалкое существование: кто-то совершенно обнищал в ссылке, кто-то оказался на родине в тюрьме, кто-то был убит. С 1985 года, то есть после начала демократизации страны, началось возвращение. Подводя итоги всему, можно сказать, что MRO являлось выразителем идей средних классов, которая позже была пролетаризирована и вербовала людей из наиболее обездоленных секторов общества, но которое не сумело достичь ничего, благодаря динамике как буржуазии, так и империализма, приведшей к государственному перевороту, уничтожившему любую оппозицию.
Ослеплённые «Тупамарос».
Не было серьёзной тенденции, но если говорить в общем, то многие товарищи были ослеплены успехом «Тупамарос». Тот парень, о котором я уже упоминал, и который ушёл в MLN-T, просто не понимал то, о чём мы ему говорили: вопросы идеологии, важность создания централизованной партии и т.д. Было много товарищей, - в основном, все они погибли, - которые рвали отношения с MRO или с нашими партийными структурами и уходили к «Тупамарос». Товарищи, которые изначально стояли в наших рядах, но которые были ослеплены военным потенциалом MLN-T.
- Почему были сформированы «Восточные Вооружённые Революционные Силы»?
- Что происходило в 1967? Умер Хестидо, который будучи президентом пытался снизить давление империализма, стремившегося к военному перевороту в нашей стране, в соответствии со своей задачей установить континентальную однородную диктатуру. На его место пришёл Пачеко, и одним из первых его распоряжений было объявление вне закона всех внепарламентских организаций. Начался период, продолжавшийся вплоть до выборов 1971, известный как «пачекистская» диктатура. Однако, некоторое время мы продолжали находиться в легальном поле, так как не все левые партии были запрещены и не все газеты закрыты. Именно в этот период мы начали свою работу по активному развитию парамилитаристского аппарата.
Именно тогда мы начали рассматривать сценарий создания военно-политической организации внутри легальной структуры. В то же время, несмотря на поражение «Че», мы имели новые примеры для подражания: люди Маригеллы, Ламарки, аргентинские «Силы Национального Освобождения», Передо в Боливии: всё это способствовало пересмотру нашей долгосрочной стратегии войны.
Так мы и создали «Восточные Вооружённые Революционные Силы». В 1967 году началась реализация первых экспроприаций и акций по захвату оружия. Весь этот период мы работали в полной тишине, так как Движение всё ещё было легальным, мы даже имели депутатов. Оно как бы становится политическим инструментом вооружённой организации.
Те годы, - с 67 по 71, - были крайне бурными. Мощное массовое движение, развитие герильи различными организациями, политические союзы, в которых принимали участие даже члены либеральных партий, привели, в конце концов, к формированию «Широкого Фронта» в 1971 году. В середине 60-х годов начался процесс пробуждения народных масс, когда народное движение, находившееся под сильным влиянием левых, породило грандиозные политические дебаты на «Народном Конгрессе» 1964 года, через год после которого, различные синдикальные группировки объединились в единый «рабочий Центр» (CNT).
Развитие вооружённой борьбы, объединение рабочего движения, важное присутствие коммунистов и социалистов в молодёжном секторе, в народной культуре и синдикатах, всё это создало предпосылки для создания «Широкого Фронта».
FARO возникли как результат стратегии и тактики, которыми мы оперировали ранее. Почему мы не создали FARO ещё в 1961 году, когда зарождалась наша политическая организация? Просто потому, что MRO создавалось, как диссидентское крыло «Национальной Партии», в которой первое место занимала концепция национализма. И движение родилось вместе с проектом конституционной реформы, в соответствии с которой планировалось проведение аграрной реформы, национализации банков и т.д. Когда мы поняли, что эта линия могла быть реализована только через развитие революционной борьбы, мы сформировали FARO.
В те годы произошло постепенное принятие на вооружение всех видов борьбы. С 62 по 65 правительство усилило репрессии против профсоюзов, в самый разгар классовой борьбы. На этом фоне трудящиеся только усилили свой натиск. Влияние Кубинской революции и политическая агитация Социалистической и Коммунистической партии, крайне радикализировало уругвайское общество.
«Восточные Вооружённые Революционные Силы» были результатом стратегического компромисса с планом «Че», и их концепция была выработана на втором конгрессе Движения в 1965 году. Именно тогда в зарождающуюся структуру вошли лучшие кадры политического аппарата, которые начали подготовительные работы по созданию военно-политической организации. Естественно, методом проб и ошибок. На этом первом этапе политический фронт покинули самые лучшие люди для того, чтобы примкнуть к вооружённому фронту. После, в 66-67, отбор боевиков происходил в формате развития подготовительных акций, не имевших политического значения. Это был этап тотального подполья организации, шедшей к формированию военно-политического аппарата. Но мы никогда не рассматривали вариант нанесения поражения буржуазии посредством вооружённых акций. Прежде всего, мы делали ставку на электоральную и социальную работу.
Организационная схема первичной группы включала в себя, например, подпольное ядро, некоторых товарищей, занимавшихся делами политического фронта и других, которые осуществляли работу в обществе. Такова была наша структура: двое от вооружённого фронта, двое от политического, двое от массового. Мы всегда придерживались подобного формата, кроме случаев, когда, в связи с арестами или смертью, нам не хватало тех или иных кадров. Сектором, получавшим больше всего ударов, являлся военный аппарат. Его восстановление было очень трудной задачей. Однако мы всегда имели возможность вовлекать людей в работу политического или массового фронта.
С самого 67 года мы выдвигали идею создания постоянной структуры с жёсткими ограничениями, накладывавшимися в определённый период борьбы. Мы не имели возможности включать в структуру более двух колонн по 30 боевиков в каждой. Это было максимальное количество бойцов, в период пика вооружённой борьбы, которых мы могли обеспечить. Численность нашей военной организации никогда не превышала 70 боевиков. Все остальные входили в политическую структуру. В различные периоды, такие как мобилизация в Платенсе, мы могли собрать до 3 тысяч политических активистов. Кроме того, мы имели и значительную электоральную поддержку: в ходе референдума 1971 года за списки, сформированные MRO, отдали голоса около 14 тысяч человек.
В военном аппарате были индивидуумы, являвшиеся профессионалами. Уходя в подполье, они позже должны были заново проходить процесс политической или социальной интеграции. Политическая интеграция была отмечена усиленными мерами безопасности, так как это было основное поле инфильтрации агентов режима. Военная деятельность не выходила за рамки боевых комитетов или самой вооружённой структуры, так как каждый фронт имел задачу развивать свою специфическую сферу деятельности.
- Из этих 60-70 боевиков, сколько было профессионалов?
- В каждой колонне было по шесть человек, посвящавших всё своё время исключительно развитию военного аппарата. Это были те, кто находился в розыске. Из 60-70 боевиков, только 10 или 12 были профессиональными партизанами, занимавшимися исключительно вопросами планирования и организации акций.
- Как происходил рекрутинг в FARO?
- Имелось три слоя, из которых мы вербовали комбатантов. Во-первых, это люди, действовавшие в политическом крыле. Во-вторых: активисты из массового фронта. В-третьих, некоторые товарищи, непосредственно отвечающие за материально-техническое обеспечение колонн. Как проходил процесс рекрутинга? Прежде всего, существовал предварительный период, в течение которого происходило обучение, с особым акцентом на понимание нашей политической программы. Но на словах, изучение документации и различных решений выглядит красиво, а на деле же мы теряли время. Однако, специальная идеологическая и политическая подготовка была необходима. Потому что в долгосрочной региональной стратегии, когда мы уже были вне закона с конца 1967 года и подвергались преследованиям служб безопасности, мы рассматривали политический аспект и возможность донесения до масс наших идей посредством рядовых членов, очень важным фактором. Поэтому, каждый из нас стремился усвоить политико-идеологические догматы, ибо мы считали, что успешное выступление на какой-нибудь народной ассамблее гораздо важнее, нежели успешное нападение на банк.
- Все активисты MRO являлись боевиками FARO?
- Нет, мы не могли навязывать людям необходимость участия в вооружённой борьбе. Кроме того, имелся целый пласт людей, которых теоретически можно было вовлечь в подпольную структуру, но у всех у них были свои важные обязанности внутри легального крыла.
Переход от теории к практике не был лёгок. Когда нас поставили вне закона, Центральный Комитет провёл внеочередную встречу, и, при нескольких голосах против, решил развивать FARO как тактическую структуру в Уругвае. С одной стороны, существовало вооружённое крыло, а с другой стороны, имелось политическое крыло, претендовавшее встать у руля государства: это и было нашим видением концепции военно-политической организации. Движение было основано в 1961 году не для того, чтобы развивать вооружённую борьбу. Это была тактика, которая родилась в процессе развития организации, сначала в теории, а затем была реализована на практике. Все эти качественные скачки отнюдь не сопровождались увеличением внутренней численности организации. Тогда, чтобы не порождать дробления, было решено применить поэтапную систему организации, позволявшую избежать фракционности или предательства, однако, мы не смогли избежать исхода части наших людей в другие политические сектора, такие как «Тупамарос» или реформистскую Коммунистическую Партию. Считая себя последовательными марксистами-ленинистами, мы не понимали, почему наши бывшие товарищи ушли в откровенное левачество. Были моменты, когда ленинская теория «левизны, как детской болезни коммунизма» овладевала организацией полностью.
Кроме того, не нужно забывать, что основной нашей платформой был средний класс. Это было подавляющее меньшинство – наиболее революционные сектора рабочих и обездоленных устремлялись к MLN-T.
- Какая военная подготовка существовала в FARO?
- Мы стремились совместить в подготовке всё лучшее из того, что было реализовано революционными движениями в других странах. На основе многочисленных опытов мы сформулировали, как нам казалось, наиболее лучшую концепцию теоретической подготовки. Мы оперировали огромным количеством документов, посвящённых военной стратегии, многие из них были уже «классикой».
В тот момент мы ещё имели мало опыта, поэтому поначалу нам помогали товарищи из OPR-33 или «Тупамарос». Например, инженер Альмирати из MLN-T, провёл для нас мастер-класс по фабрикации бомб из аммонала. Однако, несмотря на обмен опытом, мы не действовали сообща. Исключение составил лишь период, когда в тюрьме «Пунта Карретас» некоторыми важными руководителями «Тупамарос» было принято решение действовать вместе с нами в формате стратегического союза. В то время некоторые наши товарищи принимали участие вместе с «тупамарос» в нескольких похищениях и ограблениях. Всё это закончилось не очень хорошо – когда стратегический союз сошёл на нет, эти товарищи, ослеплённые успехами «Тупамарос», по большей части перешли в эту организацию.
- Какую роль играла вооружённая борьба в стратегии MRO?
- Для нас, с точки зрения идеологии, существовали неразрешимые антагонистические противоречия и противоречия разрешимые. Неразрешимые противоречия решались посредством насилия. Разрешимые – с помощью убеждения. Борьба народов против империализма была антагонизмом, и поэтому, решалась с помощью насилия. Вспоминая конъюнктуру исторического момента, можно сказать, что это насилие выражалось в форме вооружённой партизанской борьбы, целью которой был захват власти. Было очевидно, что существование империализма объясняется только проблемой неорганизованности насилия народных масс, выступающих в роли революционного авангарда.
- Какие формы вооружённого действия развивали FARO?
- Мы не смогли пройти дальше вооружённой пропаганды. Поначалу, в первые годы деятельности военного аппарата, мы осуществляли в основном операции по захвату оружия. Одной из наиболее крупных акций того периода стал вооружённый захват кинотеатра «Cine Plaza», где был прерван фильм «Сета». Так же осуществлялись экспроприации, и не только экспроприации денежных средств. Например, мы организовали целую серию нападений на продуктовые магазины «Manzanares», после чего распространяли экспроприированное продовольствие в нищих кварталах. Когда я был арестован, в 1970 году, организация продолжала развивать свою деятельность, которая мне неизвестна. В тот момент военно-политический аппарат требовал реконструкции, так как были потеряны большинство боевиков, связи и т.д.
- Можем ли мы рассматривать FARO как фокистскую организацию?
- Некоторым образом, наша военно-политическая структура имела идеологические ссылки на данную концепцию. Между 64 и 65 годами в серию идеологических документов «Латинская Америка» мы включили и работы Реже Дебре. Но в 66 и 67 годах, когда началась реструктуризация организации и возникла необходимость пересмотра стратегии и тактики, мы подвергли фокизм резкой критике. Критика снова усилилась после того, как два высокопоставленных члена Коммунистической Партии Кубы заявили, что идеи, сформулированные Дебре, не являются ни стратегией Кубинской Революции, ни пересмотренным вариантом этой стратегии, ни кубинской концепцией для развития революционной борьбы в Латинской Америке. Позже эта позиция была отражена в ходе конференций Организации Солидарности с народами Азии, Африки и Латинской Америки и OLAS.
Для нас, голая стратегия «партизанского очага» без партии, без политической работы против реформизма, без социального присутствия, являлась неприемлемой. Стратегия фокизма презрительно относится к этим вещам и выдвигает основной идеей идею вооружённого действия, как катализатора, способного создать условия предреволюционной ситуации. Мы не разделяли подобные взгляды и это отражено в документах FARO, прежде всего, в «Документе № 2», в котором мы ведём речь о стратегии борьбы. Этот документ нельзя назвать беспощадной критикой фокизма, однако он делает акцент на том, что, если вы являетесь сторонником марксизма-ленинизма, если вы отдаёте себе отчёт в важности централизованной политической партии, если вы осознаёте необходимость борьбы против оппортунизма, фокизм не для вас.
- Какова была внутренняя организация FARO?
- Организация делилась на колонны. Каждая колонна делилась на три уровня: материально-технический, боевой и политико-социальный. Подобная структура, по нашему мнению, должна была способствовать быстрому восстановлению, в случае, если организация испытает сокрушительный удар со стороны режима. Тогда всего лишь одна колонна имела возможность восстановить работу всего аппарата.
- Каково было устройство оперативного руководства колонны?
- Руководство колонны состояло из трёх, шести или девяти товарищей. Обычно, руководило шестеро.
- Как происходило взаимодействие между двумя вашими боевыми колоннами?
- На уровне руководства.
- Обе колонны действовали в Монтевидео?
- Да. В Монтевидео и Канелонесе. Мы не выходили за пределы этих городов. Так же мы осуществляли совместные операции с аргентинскими организациями, как там, так и здесь.
- Не было никаких противоречий в одновременном развитии электоральной и вооружённой борьбы?
- Нет, нет. Первая концепция (электоральная борьба) это стратегия, вторая – тактика. Мы имели тактику, суть которой заключалась в организованном насилии народных масс. Однако для нас было крайне важным использование всех возможных средств борьбы, которые нам может предложить буржуазная демократия. Почему? Потому что эти средства не были выдуманы буржуазией. Они были завоёваны пролетариатом в ходе исторической борьбы, в бесчисленных попытках сломать старое общество и породить новое справедливое общество. Именно в течение этой кровавой войны против старого мира, пролетариат и сумел завоевать все эти демократические свободы: это не было подарком или подачкой, но плодом упорной борьбы.
Поэтому, выборы и возможность иметь политическую партию в рамках буржуазной демократии мы рассматривали как некий консенсус, а не вопиющее противоречие с нашей идеологией. И этот консенсус мы должны были использовать для достижения своих целей. Использовать для того, чтобы разоблачить режим, порабощающий трудящихся; для того, чтобы открыть глаза людям, чтобы в конечном итоге сломать его.
Для нас электоральная тема была тактическим ходом, так же, как и борьба в профсоюзах, так же, как и борьба в тюрьмах. Фундаментом, основной осью всей этой тактики было развитие вооружённой борьбы. И это развитие не обозначало, что в один день я произношу речь на многочисленном митинге, а в другой – граблю банки, нет. Это были два различных полюса – вооружённая и политическая борьба, - объединённые единой целью в данный исторический момент. Поэтому мы не видели никакого противоречия. Никакой драмы. Одна из фундаментальных концепций, выдвинутая Ленином, гласит, что революционная организация должна использовать все возможные методы для достижения своих целей. Поэтому, участвовали мы в выборах или не участвовали, делали вооружённую пропаганду или нет, мы, так или иначе, развивали различные формы революционной борьбы.
- Вы имели какие-либо отношения с другими революционными организациями?
- Что касается Уругвая, мы всегда поддерживали отношения с другими организациями. Тесные связи, координация, да. Но здесь невозможно было создать устойчивый единый фронт, потому что успех «Тупамарос», не сказать что пробудил гордыню, но внёс в эту организацию значительные изменения, свойственные всем мелкобуржуазным движениям. То, что можно было бы назвать самодостаточностью, высокомерием.
Два исторических фактора ведут народ вперёд: это единство и борьба. «Тупамарос» были чемпионами в борьбе, но наихудшим объектом для объединения. Они могли бы объединить весь спектр военно-политических сил, но для этого они не создали никаких условий.
После 1989 года MLN-T инициировали создание, внутри «Широкого Фронта» «Движения Народного Участия», претендовавшего на объединение всего радикального спектра. Но вместо того, чтобы следовать этой линии, MLN ударилась в другую крайность: тотальный плюрализм. И чем больше к движению присоединялось организаций, чем шире были альянсы, в которых принимало участие MPP, тем больше размывалась их собственная программа.
- Какие различия существовали между военно-политическими акциями, реализованными FARO, и военно-политическими акциями других организаций?
- Наш тип оперативной деятельности всегда заключался в концепции действия одной боевой команды, за исключением некоторых акций, где были задействованы сразу несколько различных групп боевиков. Основное отличие от «Тупамарос» заключалось в том, что они рассматривали развитие военной линии как гарантию того, что они будут, по словам Кандана Грахалеса, «безмолвными участниками национальной политики». То есть, не имея никакого парламентского представительства, они смогут влиять на политические процессы – такова была их первоначальная идея. Которая, с течением времени, рухнула. Если сегодня провести анализ развития военно-политической линии MLN, то можно сказать, что к 1972 году они вообще остались без стратегии.
Кроме того, «Тупамарос» имели чёткую концепцию развития городской герильи, которую, как я упоминал выше, мы рассматривали как стратегическую ловушку. Мы осознавали необходимость развития борьбы в стратегической сельской зоне. То есть, наши основополагающие стратегии были различны.
Что касается OPR-33, из которой я контактировал с Уго Коресом, Гати и другими товарищами, находившимися в подполье, то эта организация придавала большое значение развитию вооружённых акций, как форме поддержки мобилизации масс. Именно исходя из этого принципа, они и создали структуру, которая позднее будет названа «Рабоче-Студенческим Сопротивлением», большинство акций которого было связано с острыми социальными конфликтами. Да и сама деятельность OPR-33 была сосредоточена на этом. Например, похищение Молагеро было связано с его конфликтом с профсоюзом башмачников.
С OPR-33, с точки зрения стратегии, но не конкретной работы, у нас была более тесная связь, нежели с «Тупамарос». Потому что мы так же делали упор на акции поддержки народной мобилизации в ходе трудовых и социальных конфликтов, под которыми мы понимали развитие альтернативной реформизму политической линии. И хотя MLN тоже осуществляли вооружённые акции поддержки, однако в их задачу не входило отстранение Коммунистической Партии от руководства народным движением.
- На международном уровне, с какими организациями вы поддерживали связи?
- Прежде всего, с аргентинскими «Вооружёнными Силами Освобождения» (FAL). Потом были контакты с боливийской «Армией Национального Освобождения». Есть книга «История политической страсти», написанная Ариелем Кольясо, где всё это хорошо описано. Так же мы поддерживали отношения с бразильскими группами Маригеллы и Ламарки. Имелись отношения с повстанческим движением, возглавляемым «Парагвайской Фебреристской Партией». С чилийским «Левым революционным Движением» и секторами революционного перонизма в Аргентине. Но все эти отношения в основном поддерживались лишь в течение многочисленных встреч на Кубе.
- С какой-нибудь из этих организаций, вы имели совместную вооружённую практику?
- Нет. За исключением FAL. Все наши первые экспроприации, в 66 и 67, мы осуществляли вместе с ними. Они оказывали нам большую поддержку в планировании операций и непосредственно в их исполнении. Кроме того, они уже имели боевой опыт: именно аргентинцы показали нам, как реализовывать экспроприации, угонять автомобили.
- Как отразились репрессии и дальнейший приход к власти военной хунты на деятельности MRO-FARO?
- По мере того, как «Восточные Вооружённые Революционные Силы» теряли бойцов, мы пришли к выводу о необходимости адаптации организации под условия военной диктатуры. То есть, исключительно политическое существование, откидывания идей о создании условий для вооружённой борьбы. Мы должны были развивать то, что в условиях диктатуры военных развивалось лучше всего: сопротивление. Никакого нападения.
Многие товарищи, находившиеся в розыске, вынуждены были покинуть страну – у нас просто не было средств для того, чтобы содержать их в подполье. Главная фигура MRO, Ариель Кольясо, был арестован в 1972 году. Два или три года спустя, он был освобождён и выслан в Испанию. Но многие другие остались в тюрьмах. Одни провели за решёткой 15 лет, другие 12, третьи шесть. Они получали сроки, в полном соответствии со своей деятельностью. Имелись люди, которые были изгнаны со своих работ лишь потому, что принадлежали к политическому аппарату. Они не были ни арестованы, ни преследуемы. Но они уже не могли нормально жить в Уругвае просто потому, что не имели средств к существованию. Большинство из таких людей уехали в Аргентину, Испанию, Швецию. Были товарищи, подавшиеся в Италию и Венесуэлу.
Так как политический аппарат был развит гораздо больше, нежели военный, многие товарищи чуть позже включились в процесс «молчаливого» сопротивления, организованный «Широким Фронтом».
Между 1973 и 1985 не было никакой боевой активности.
Мне неизвестна последняя акция, которую мы реализовали, потому что к моменту крушения организации я уже сидел в тюрьме. Оказавшись на свободе благодаря грандиозному побегу из тюрьмы «Пунта Карретас», три месяца спустя я был вновь схвачен в ходе одной из акций. Но, я знаю, что сектор FARO продолжал свою деятельность. В 1972 году они ещё осуществляли вооруженные акции. После апреля 72, когда «Тупамарос» начали генеральное наступление, мы продолжали укреплять свои силы, свою инфраструктуру, экспроприировать оружие и деньги.
Как политическая организация, с точки зрения истории, FARO были продуктом своей эпохи. Но политический проект, родившийся вместе с MRO-FARO, ничуть не изменился, не устарел. Несмотря на то, что изменилась конъюнктура, обстоятельства. С точки зрения идеологии, империализм продолжает существовать, зависимые народы продолжают существовать, антагонизм, который должно было разрешить организованное насилие народов, продолжает существовать. Задача не выполнена. Что делать? Городская герилья, сельская герилья, совмещённая герилья, ситуация двоевластия? Не знаю.
Городские герильерос потерпели поражение, сельские герильерос потерпели поражение. Но те, кто имел успех или хотя бы делил власть с официальным режимом, были сельскими герильерос.
