21. Восточный фронт впадает в кому
Наступило уже 12 ноября, когда я получил письмо от Масенго следующего содержания:
«Товарищ,
Согласно нашему вчерашним телефонному разговору, я не имею никаких
возражений против предложения товарища Мойи, то есть считаю это предложение
хорошим [речь идёт о защите базы с севера].
Однако, я по-прежнему настаиваю на ранее высказанных мною предложениях,
которые заключаются в следующем:
Первое: расположить на моей позиции несколько тяжёлых орудий, точное
число которых будет сообщено позже.
Второе: временно выдать мне 50 винтовок FAL, которые
будут доверены надёжным людям, имеющимся у меня; 20 винтовок для 20 безоружных
бойцов, дислоцированных в Руандизи; 10 винтовок для эшелона Кибамбы; 20
винтовок для барьера в Кавумбве; 20 винтовок для бойцов, которых вы любезно
пришлёте с базы.
Моя главная цель заключается в осуществлении атаки против Касимы,
несмотря на текущие трудности. Я готов взять на себя эту ответственность.
В нынешних обстоятельствах думаю, что кубинские товарищи должны
заняться прежде всего защитой прибрежной базы Нганьи. Думаю, что вы согласитесь
со всем тем, что я делаю».
Это письмо было крайне мудрёным. Оставляя в стороне
арифметическую ошибку, которую совершил Масенго, попросив 50 винтовок, хотя на
самом деле ему нужно было 70, оно базировалось на фантастических представлениях
конголезцев о наших запасах оружия, что противоречило заявлениям, сделанным
нами самому Масенго; около 15 наших винтовок были розданы конголезским товарищам, и в
этот момент у нас более не было ничего, кроме одной или двух резервных
винтовок. Причём, даже они стояли под вопросом, ибо это оружие принадлежало
кубинцам, ответственным за артиллерию, и если бы мы потеряли тяжёлые орудия,
или вынуждены были бы отступить, оставив их в каком-нибудь надёжном месте,
артиллеристы остались совершенно безоружными. Не давая нам никаких гарантий,
Масенго требовал выдать ему 50 или 70 винтовок, а после уверил в том, что он
возьмёт на себя ответственность за атаку, порекомендовав нам посвятить себя
защите озера и Нганьи. Произошло это через несколько дней после того, как я был
назначен оперативным командующим зоны с широкими полномочиями, посредством чего
Масенго тактично хотел сказать мне, чтобы я озаботился всеобщей обороной
фронта.
К «коварству» письма добавлялись другие мелкие неприятности:
приказ установить противопехотные мины на некоторых подъездных дорогах против
моих просьб немного приостановить процесс до того момента, когда мы сможем
скоординировать его, дабы избежать трагических инцидентов с нашими
разведывательными патрулями, и отказ Масенго от предложения сконцентрировать
отряд Али в Кибамбе для защиты южных подступов к базе от возможного нападения.
Я ещё раз побеседовал с руководителем Генерального Штаба и
вновь ничего не сообщил о полуофициальной деятельности правительства Танзании.
Я подчеркнул необходимость продолжать следовать избранной стратегии, дабы стать
независимыми от озера, и указал, что моя новая должность оперативного
командующего является сугубо номинальной; он снова заговорил об атаке в Касиме,
и, как начальник Генштаба, готов был взять ответственность за эту акцию на себя
(учитывая даже то, что момент для атаки был крайне неблагоприятным; мы совершенно не знали точного расположения
позиций врага из-за паршивой разведки), но он не мог признаться, что на меня
была взвалена ответственность за защиту сектора лишь потому, что, как легко
догадаться, оборона должна быть чем-то гармоничным, единым, имеющим, учитывая
скорость развития событий, резервы для укрепления наиболее слабых её пунктов. В конце концов, я настойчиво рекомендовал, чтобы он не передавал непонятным иллюзорным
группам ни оружия, ни боеприпасов, ибо это приведёт лишь к их потере. Я подчеркнул,
что большинство докладов о масштабных акциях в Физи и других местах являются
откровенной ложью.
Товарищ Масенго пожаловался на нашу деятельность в Касиме,
поскольку она вызвала напряжённую ситуацию, связанную с попыткой заставить
конголезские силы отступить; это было правдой, ибо я отдал Мойе приказ
сконцентрировать всех кубинцев в Кисоси, сохраняя их в качестве резервных сил;
но он понял приказ неправильно, предположив, что с ним должны отступить к
Кисоси и конголезцы; те отказались подчиняться и в ходе препирательств пропали
некоторые части миномёта, который теперь оказался в руках кубинского
артиллериста лишённым некоторых частей.
Масенго обещал позвонить капитану Салуму чтобы он переговорил
с Мойей, и заявил, что тот должен возглавить будущую атаку, чей план был крайне прост:
наступление на один из пунктов с засадами на других, где можно было бы ожидать
вражеских подкреплений или попыток отступления. Он предполагал, что нападение
обойдётся с наименьшими потерями для нас в случае, если последует резкое и
беспорядочное отступление неприятеля. Масенго так же дал разрешение на отправку
людей Али в Кибамбу, и обещал не передавать больше оружия и боеприпасов без точного
представления о потребностях, которые имеют просящие.
В ходе беседы, я передал ему письмо от Мунданди, и он,
полный гнева, сказал, что лично на следующий день отправится за ними в погоню,
чтобы разоружить беглецов; зная характер руандийских товарищей, я немедленно
написал письмо Мбили, находящемуся близ Нганьи, где дислоцировался Мунданди, в
котором просил руандийцев передать кубинцам тяжёлое оружие, имеющееся у них, а
так же дал личные гарантии свободного перехода в Кигому в случае, если они
сдадут все своё оружие. Я хотел повлиять на Масенго и содействовать
беспрепятственному транзиту руандийцев через озеро, желая избежать ненужного
кровопролития в эти и без того напряжённые дни. Но реки крови так и не
пролились, потому что Масенго не мог покинуть Генеральный Штаб; он пригрозил послать вдогонку своего политического комиссара, и, в конце концов, вообще
никто не отправился разоружать Мунданди.
Так же у нас был разговор о Кабиле, в ходе которого Масенго
заверил, что тот приедет в ближайшие дни. Мой ответ был категоричным: Кабила не
приедет, и я уже не жду его, потому что вижу, что его пыл иссяк, и он не
заинтересован возвращаться в Конго в нынешних условиях. Разговор об этой
больной точке был тяжёлым, поскольку здесь присутствовали и другие товарищи; но
я чётко изложил своё мнение о приезде главного руководителя.
Тем временем к общей дезинтеграции добавлялась и разлагающая
деятельность людей из Физи, которые, такое ощущение, как будто бы пребывали не
на территории войны, а в мирной стране, находящейся в преддверии президентских
выборов. Прибыли два или три послания, в одном из которых меня приглашали
принять участие в заседании 15 числа и требовали подтвердить согласие; в
ответном сообщении я объяснил, что считаю такого рода заседания пустой тратой
времени и не собираюсь принимать в них участия в момент, когда, когда нужно
любой ценой защищать базу; кроме того, такие действия я рассматриваю как
мятеж против революционной власти; кубинское правительство послало меня в Конго
не для того, чтобы я участвовал в подобных делах. Эти господа дошли до того,
что, в одном из писем обвиняли Масенго в убийствах, дав однако гарантии, что
они будут уважать его жизнь и свободу во время присутствия в Физи. Рядовые
армии давали гарантии начальнику Генерального Штаба уважать его жизнь, не
меньше. Вот такая была ситуация.
Министр здравоохранения, товарищ Мучунго, так же
демонстрировал отрыв от реальности; он послал несколько писем, спровоцировав
мои гневные ответы.
В одном из посланий, он сообщил мне, что Ламбер написал ему
письмо, в котором жаловался на конфискацию нашими парнями тяжелого оружия и
просил вернуть его, чтобы осуществить какие-то фантастические акции; мне
пришлось вникать в долгие разъяснения о том, какова позиция Ламбера во всей
этой суете. Второе письмо говорило о собрании крестьян близ тех мест, в Джунго,
излагая итоги этой встречи, на которой я почему-то не присутствовал. Я не
получал никаких приглашений и вообще не понял, зачем мне нужно было является на
эти крестьянские сходки, ибо это совершенно не соответствовало формату моей
деятельности в Конго; однако, список требований, выдвинутый на этом заседании,
достиг такой степени абсурда, что он непременно должен был вызвать гнев присутствующего там товарища Мучунго. Чтобы дать лишь небольшое
представление об этой чепухе, привожу третий пункт резолюции:
«Просьба к друзьям:
Каждая дружественная страна должна прислать по 12000 добровольцев. Речь
идёт о революционных странах. Чомбе сражается с нами при помощи иностранцев».
Если предположить, что в мире имеются две или три
дружественные страны, то речь шла о переброске в Конго от 24000 до 36000
добровольцев; понятно, что всё это детский лепет отчаявшихся крестьян,
обладающих минимальной степенью развития, но, тем не менее, подобная нелепица должна
была вызвать реакцию товарища Мучунго, как министра здравоохранения и
представителя Высшего Совета Революции.
После указания на инфантильность требований, я спросил его,
знает ли он о раскольнических действиях товарищей из Физи. Он ответил, что
что-то такое слышал, но точно знает, что 300 человек маршируют из Физи чтобы
усилить и спасти Кибамбу; после этих заявлений было бессмысленно далее
обсуждать подобные темы. Касаясь личных вопросов, он жаловался на деятельность
Масенго, заявив, что у него есть жена и 6 детей, и что Масенго отказывается
эвакуировать их, и поэтому он находится в очень сложной ситуации. Я поговорил
об этом с Масенго; было решено, что все дети и жёны бойцов должны быть
эвакуированы в Кигому при первой же подходящей возможности.
Ранним утром 14 числа через озеро, избежав на этот раз
неприятностей, переправился Чанга; он привёз много продовольствия и послание от
Рафаэля, в котором мне объясняется, что ситуация, с точки зрения деятельности
правительства Танзании, остаётся такой же как и была; не было никаких признаков
того, что оно намерено изменить своё отношение к происходящему. Рафаэль спрашивал,
не кажется ли мне в этой связи правильным начать работу по организации подпольной
базы, и я ответил немедленно что да, это должно быть сделано.
В этот день Масенго, который всё ещё не знал о решениях,
принятых Танзанией, послал следующую телеграмму, которая иллюстрирует общую
ситуацию и его личное настроение:
«Кабила,
Военное положение очень тяжёлое. Фронт Мунданди захвачен врагом. Враг
продвигается от Нганьи к базе. Мунданди, Калихте и Мбили заняли позиции в
Нганье. Мы боимся проникновения врага по многочисленным дорогам к базе. Я
информировал тебя об отсутствии еды. Срочно отправь бобы, рис, соль. Мы
настаиваем на немедленной посылке оружия и патронов 30мм, маузеров и ППШ,
пушечных снарядов, базук, противотанковых мин и запалов к ним. Возможность
окружения вражеских сил в Мукунди благоприятна. В отсутствии немедленного
обеспечения мы рискуем полным уничтожением наших сил. Я прошу руководителей
Танзании энергично вмешаться в ситуацию. Мы считаем, что Конголезская Революция
удушается из-за халатности африканских стран. Считайте это последним призывом.
Чтобы избежать голода, посылайте финансовую помощь.
Масенго».
За исключением оптимистичного заявления о возможности
удара по противнику в Макунго, о чём отсутствовали другие данные, телеграмма
Масенго вкратце резюмирует ситуацию. Были и другие наши телеграммы, почти
панические; с одной стороны, это было необходимо, чтобы как-то расшевелить
товарищей, а с другой – эта паника являлась продуктом сложившегося положения. В
разъяснении, данном нашему функционеру в Кигоме касательно поездки Кабилы в Дар-эс-Салам, я указал:
«Необходимо чтобы они отправились сегодня же [речь идёт о кораблях], мы
голодны, окружены, Кабила может ехать».
Сигнал SOS
был послан со всей возможной горячностью. Среди груза, привезённого Чангой,
было 40 конголезцев, которые обучались в Советском Союзе; нагруженные
специальными знаниями, они в первую очередь попросили для себя двухнедельные
отпуска, сетуя, среди прочего, на то, что им негде оставить свои сумки, и что нету
оружия, приготовленного специально для них. Это было бы смешно, если бы не было так
грустно видеть настроение этих парней, которым революция доверила свою веру.
Масенго перевёл под моё командование этих людей, и для меня
единственным удовлетворением было читать им «революционный букварь» настолько чётко, насколько позволял это делать мой французский, однако я не увидел в их глазах даже отблеска революционной искры. Я заставил руководителей этой группы подняться на
Главную Базу и очень твёрдо заявил, что они будут проэкзаменованы по стрельбе и
те, кто пройдут тест, немедленно отправятся на фронт; если они готовы сделать
это, я их принимаю, если же нет – они должны уйти тотчас же, ибо что я не
намерен терять время (у меня просто не было времени, которое можно было бы
потерять). Командующий, достаточно разумный парень, принял условия и в
следующие дни они все поднялись на базу, чтобы усилить нашу защиту или, лучше
сказать, забрать оружие тех, кто убежал, поскольку они всё ещё были безоружны.
Мбили передал последние новости: разведчики видели
гвардейцев вблизи дороги из Джунго, поэтому он послал некоторых товарищей
заложить мины на дороге. Эта закладка несла опасность для других наших патрулей,
поскольку Мбили выставил ловушки на одной стороне, а я приказал провести разведку в том же направлении, но на
другой стороне, и только по счастливой случайности
одна из мин не взорвалась под ногой нашего товарища. Механизм армии был
неуправляем, и каждая его часть двигалась, повинуясь собственному импульсу.
Из зоны Нганья-Карианга противник мог выйти по четырём
различным дорогам к озеру; мы не знали, по какой из них должно было придти
вражеское подкрепление, если оно вообще не пойдёт по всём четырём. Неприятель
намного обходил нас по знанию территории; гвардейцы имели лучших проводников, -
крестьян региона, - живших среди них, и предоставлявших им продовольствие. На
этот раз солдаты извлекли определённые уроки из прошлого опыта антипартизанской
борьбы и, кажется, весьма уважительно относились к крестьянам, между тем как мы
платили за ошибки нашей предыдущей деятельности нынешней неверностью местных
селян.
Продолжая обычай отсылать к нам все группы, появившиеся
поблизости, Масенго направил мне семерых «смертников», чья жажда разрушения
должна была быть направлена на потопление транспортных кораблей, курсировавших
между Альбервилем и Кигомой. Я объяснил им, что эта акция относительно лёгкая в
исполнении, поскольку корабли не сопровождались военными катерами противника, в
любой момент мы могли бы осуществить её, но считаю очень неуместным делать это
сейчас, когда отношения с Танзанией так охладились, поскольку это может быть
использовано в качестве предлога для введения новых ограничений; у меня есть
другая работа для них: пересечь вражеские линии с несколькими кубинцами,
осуществить акции в тылу и захватить оружие, но они должны быть готовы подчиняться
строгой дисциплине. «Смертники» ответили что подумают, и больше я о них ничего
не слышал.
Чанга с каждым днём испытывал всё больше трудностей в своих
поездках; с каждым разом на озере становилось всё больше сторожевых лодок, а
его конголезский экипаж не изъявлял желания преодолевать многочисленные
опасности переправы. Происходили неприятные ситуации: был дан приказ об
эвакуации женщин и детей, но среди них встречались некоторые детины, от
двадцати до двадцати пяти лет, которые, расталкивая локтями всех остальных,
мнили себя хозяевами положения. Так как судно делало попытки отчалить два или
три раза, ночь за ночью эти оболтусы лезли на борт, вызывая конфликты с нашими
людьми, ответственными за охрану лодок, и наводя ещё больше уныния на них.
От Кабилы пришло сообщение, гласившее:
«Масенго, я передал твоё обращение танзанийцам, выезжаю сегодня в
Табору и вернусь затем с оружием и боеприпасами. Я посылаю тебе весь остаток
конголезских денег. Удушение нашей борьбы является следствием сговора между
местными властями и империалистами. Денег больше нет.
Кабила».
Кабила сообщал, что поедет в Табору, но нам он говорил, что
собирается в Дар-эс-Салам, что он на самом деле и сделал ; он там дискутировал с
представителями властей, и в момент нашего окончательного отступления
отсутствовал в Кигоме, находясь в столице Танзании.
16 ноября товарищ Сики получил письмо от Азимы:
«Товарищ Сики,
В своих строках я хочу объяснить, что имею только 16 конголезцев и 9
кубинцев, отступление является очень трудным, а наша позиция полностью открыта;
нет ни единого шанса скрыться от авиации. Конголезцы намереваются уйти; они не
хотят драться, я кое-как ещё удерживаю их здесь, но когда солдаты начнут
наступление, они убегут. Я объясняю вам это, потому что ситуация очень тяжёлая,
простите меня за эту фразу, но я думаю что я просто дурею. Мы заставляем идти в
бой людей, которые не хотят драться, и я полагаю, что это не логично; я искренне
думаю, что неправильно принуждать их к борьбе. Я не слишком образован в этой
области, но я вижу, что это плохо. Так же нет еды, мяса, нет ничего, чем можно было бы перекусить, и ко всему прочему дожди льют круглыми сутками; с
самого утра он заряжает и не думает останавливаться. Ладно, простите за ошибки
в орфографии, которые я допустил
Азима».
Я посчитал это письмо очень тревожным сигналом, и отдал
приказ Сики выяснить обстановку. По его мнению, всё это было связано с
резкостью товарища Азимы, который часто срывался на подчинённых. На всякий
случай, я послал в Кисву помощника Али, который уже поднялся со своими людьми
из Кибамбы, чтобы, в случае отстранения Азимы от командования, тот взял на себя
ответственность за оборону.
Одновременно с Али прибыл «Крутой», который ездил с ним и
прислал мне письмо, в котором объяснил, что напряжённые отношения, сложившиеся
в Кибамбе между кубинским и конголезским командирами, являются следствием
характера Али, а так же рассказал о некоторых инцидентах, которые лицезрел там.
Он заявил, что сделал всё возможное, чтобы создать атмосферу единства; он
пытался вместе с остальными кубинцами быть доброжелательным, но Али и майор не
могли найти взаимопонимания. После он лично подтвердил свои слова, добавив
несколько анекдотов, но Али резко реагировал на обвинения, ссылаясь, среди
прочего, на комический эпизод, произошедший из-за неосмотрительности «Крутого»; тот
настаивал, чтобы ехать к базе днём по озеру, против мнения Али, и, как только
они вышли на берег, на горизонте появился вражеский самолёт; товарищ «Крутой»,
словно метеор, бросился в воду, да с такой силой, что перевернул каноэ, но
хуже всего было то, что Али не умел плавать и чуть не утонул. Его недовольство
«Крутым» выражалось в частых остановках в рассказе, происходивших не только
из-за его заикания, но и из-за крайнего возмущения, что выглядело очень комично
в эти трагические моменты…
Мбили послал мне очередной доклад, информировавший о мерах,
предпринятых близ Джунго, и объявил, что началось наступление врага, но ни конголезцы,
ни руандийцы не занимают своих позиций. На каждом из флангов обороны было по 8
кубинцев и не было возможности привлечь сюда больше защитников; командующие
Калихте и Хусейни оставались в тылу, несмотря на требования сопровождать своих
людей; Мбили не доверял никому, кроме кубинцев, но и им он доверял не
полностью. Впереди можно было насчитать около 400 гвардейцев и создавалось
впечатление, что к ним прибыла подмога.
Такова была ситуация 16 ноября, когда было отправлено
несколько телеграмм, в одной из которых, написанной мною, говорилось:
«Рафаэль, нам срочно необходимы пули для СКС, пушечные снаряды 75 мм и
снаряды для китайской базуки. Если будет возможным, 200 винтовок с
боеприпасами. Первое более важное, и находится блокированным [танзанийским
правительством] в Кигоме. Если груз не отдадут, скажи об этом откровенно.
Излагай на понятном языке. Чанга не может выйти отсюда. Много вражеских лодок.
Необходимо, чтобы вы действовали быстро».
Масенго отправил другую телеграмму:
«Я не в состоянии начать наступление. Поэтому план ликвидации вражеского окружения невозможен. Я настаиваю на серьезности своего положения.
Прошу срочно предоставить информацию о возможности поставок продуктов, оружия и
боеприпасов.
Масенго».
Ситуация осложнялась минута за минутой и не было заметно ни
одного улучшения нигде; оставалось лишь определить, каковы силы врага, и реально ли он намерен идти в окончательное наступление.
