Вера Карновале
Партийная дисциплина
«Ничего нельзя сделать, если у нас не будет сильных и однородных ячеек, укомплектованных профессиональными революционерами (…) Дисциплинированные и однородные ячейки (…) являются фундаментальными школами, в которых наша Партия будет обучать тысячи революционеров» (Резолюции ЦК PRT от марта 1971)
«Партия должна иметь постоянный контроль, контроль за выполнением задач, чтобы не было никакого дефицита, ошибок или отклонений, контроль над совместным продвижением вперёд, дабы помогать тем, кто слаб (…) Но Партия так же должна иметь и самоконтроль» («Многостороннее формирование кадров», El Combatiente № 154, февраль 1975)
Хотя PRT-ERP являлась частью разнообразных организаций, составляющих т.н. «Новую Левую», пытавшуюся уйти от бюрократизации и авторитаризма «Традиционной Левой», Революционная Партия Трудящихся переняла от последних множество характерных черт. Связано это, прежде всего, с именем аргентинского троцкиста Науэля Морено, яростного последователя большевистской организационной модели, оказавшего огромное влияние ещё на стадии формирования PRT-ERP. Как отмечает Эдуардо Уэйс:
«Ленин в ходе дискуссии с меньшевиками, выдвинул собственную организационную теорию, которой следовали все традиционные левые партии. Концепция Ильича стала ориентиром и для PRT-ERP» («Марксизм, Интернационализм и Классизм»)
Ленинская модель организации, - разобщённая структура ячеек, укомплектованных профессиональными революционерами, безропотно подчиняющихся Партии, - характеризуется, помимо всего прочего, строгой внутренней дисциплиной. Формула «демократического централизма», согласно которой все решения обсуждаются в первой инстанции различными ячейками, чтобы затем быть переданными партийному руководству, которое принимает или не принимает данное решение, плохо скрывала иерархическую вертикаль, в которой руководство распоряжалось силовыми инструментами партии и единолично формировало политическую линию. Различные уровни пирамиды ERP приводились в движение одним только словом партийной верхушки.
Большинство свидетельств выделяют центральное место, занимаемое партийным руководством во внутренней динамике. Алисия описывает свой опыт в этой области:
«Очень строгая дисциплина (…) У нас было ответственное лицо и любые наши требования или предложения шли только через него (…) Проводились еженедельные встречи, дискуссии по поводу внутренних бюллетеней и прочих материалов, выпускаемых руководством Партии, диспуты по вопросам национальной и международной политики, нас обязывали читать некоторые книги…мы должны были под угрозой дисциплинарного наказания принимать участие в некоторых мероприятиях, направленных на пропаганду идей партии, дабы привлечь больше сторонников…» (Интервью с Алисией Сангинетти, 6 сентября 2002)
Исходя из многочисленных интервью, мы видим формулу этой иерархии: политическая линия и материалы Партии «спускались сверху», давалось правильное «понимание» этих линий и руководств; тексты классического марксизма, редакционные статьи и доклады не ставятся под сомнение и не анализируются, но только «изучаются»; комбатанты получают сверху «задачи», которые и реализовывают, пытаясь не нарушить дисциплинарный кодекс Партии. Как следует из текста «Многостороннее формирование кадров»:
«руководящие кадры должны строго следить за выполнением задач, не допуская никаких отклонений, ведущих к невыполнению оных»
Хотя, навязывание партийной дисциплины, надо думать, тесно переплетается с самим форматом работы организации (не нужно забывать, что большую часть своей истории, военно-политическая организация находилась вне закона). Кроме того, партийная дисциплина служила кристаллизации в больших массах боевиков и сочувствующих, людей, полных революционного энтузиазма в области политика-практика. Заслуги и признания их со стороны коллег и ответственных лиц, служили ступенями на более высокие уровни Партии, которая, стремившись собрать в себе «лучших сынов народа», не только была намерена возглавить революционный процесс в стране, но и претендовала на то, чтобы взять на себя ответственность за историческое формирование «нового человека». Таким образом, с одной стороны, не должно было быть никаких движений, жестов или отклонений, провоцирующих осуждение Партией (коллективной инстанцией, напрочь лишённой личностного подхода); с другой стороны Партия должна была быть признана частью самых личных чувств, буквально, стать основой для формирования новых «души и тела».
Мигель вспоминает:
«Высоко ценился человек, который много делал и мало говорил. Те, кто часто участвовал в различных идеологических спорах и дебатах наоборот, не имел уважения. Такой персонаж мог быть обвинён в мелкобуржуазном уклоне (…) Вся структура была построена таким образом, что вышестоящие товарищи имели больше веса, нежели рядовые комбатанты. То есть: соблюдалась линия партии (…) Верность линии, верность линии…У меня было много вопросов по этому поводу. Я хотел делать революцию и идти вперёд, брать на себя ответственность (…) Но я думал: «Ну нет, если я начну задавать ненужные вопросы, Партия вообще оставит меня в стороне. Тогда она точно не даст мне возможность развивать свой энтузиазм». И я молчал» (Интервью с Мигелем, 2 марта 2000)
Механизмы гомогенизации и партийной дисциплины были различными. Что касается гомогенизации (однообразия в партийных рядах), то здесь применялась тактика Традиционной Левой: кадровые школы, совместное обсуждение прессы и партийных материалов, а так же, учитывая формат работы, военное обучение.
Что касается дисциплины, то она поддерживалась карательными практиками – контролем над «пролетаризацией» и контролем над личной жизнью комбатантов.
Для PRT-ERP «пролетаризация» обозначала, в общих терминах, «присоединение к социальной практике рабочего класса» и «принятие его характеристик и точки зрения». С практической стороны, это выглядело следующим образом: выходцы из «непролетарских» классов устраивались на работу на фабрики и заводы и переезжали жить в бедные кварталы. Интересно отметить, что конечный смысл пролетаризации заключался в приобретении истинной революционной морали, чьи элементы, рассматривавшиеся как наиболее добродетельные, были заключены в метафизическую фигуру «рабочего».
Пролетаризация и контроль над сексуальной жизнью боевиков часто были тесно связаны между собой, и зачастую в качестве наказания за аморальное поведение или «классовые отклонения» применялось санкция, требующая «усиления пролетаризации» провинившегося.
Ещё более важной являлась культурный микрокосм организации, основной целью которого предполагалось формирование «нового человека», представлявший собой, в первую очередь, набор этико-моральных ценностей и практик, связанных с политико-идеологической платформой, и требующих борьбы с мелкобуржуазными уклонами внутри Партии и формирования новой революционной морали.
«Буржуазия по-прежнему сохраняет свои доминантные позиции не только благодаря своему репрессивному аппарату, но потому, что значительная часть людей до сих пор придерживается буржуазных концепций, потому что практически все люди продолжают жить в соответствии с общественной системой, выстроенной буржуазией (…) Проблема гегемонии напрямую связана с проблемами морали и этики (…) И если мы правильно понимаем концепцию пролетарской гегемонии, мы видим, что она заключается не только в поддержке большинства людей идей и политической программы, предложенной пролетариатом, но и, прежде всего, в принятии новой пролетарской морали» («Мораль и пролетаризация», La gaviota blindada, июль 1972)
Мораль и сексуальность
«Буржуазный гегемон, проповедующий так называемую «свободную любовь», утверждает, что с её помощью женщина освобождается от своего «традиционного угнетения». Но, на самом деле, суть заключается в создании новых форм порабощения женщины и овеществлении отношений между полами. Буржуазия лишает любовь, - гармоничные отношения между многочисленными аспектами двух человеческих личностей, - её всеобъемлющего характера, сводя её сугубо к материальным формам – элементарному сексу. Выдвинув, таким образом секс и животный инстинкт на первый план, буржуазия утверждает, что подобная деградация отношений между людьми является панацеей от всех бед» («Мораль и пролетаризация», La gaviota blindada, июль 1972)
Фуко предупреждает, что революционные партии в своём сражении против Государства, должны сформировать внутри своей структуры параллельные государственным механизмы дисциплины, иерархические лестницы и органы власти. Исходя из этой точки зрения
«…сексуальность является не оппонентом власти, но инструментом её осуществления (…) сексуальность это то, без чего не может обойтись ни одна современная система власти…» (Мишель Фуко, No al sexo rey. Entrevista por Bernard-Henry Levy)
Таким образом, не является чем то из ряда вон выходящим, что интимная и сексуальная жизнь комбатантов-«перретистас» была подчинена Партии: она являлась объектом коллективных дебатов и кодификации, а так же подвергалась, при необходимости, карательной практике в рамках самой организации. Свидетельства эпохи доказывают это. Неверность, отклонения, укоры и требования выходят за рамки интимной сферы и должны быть разрешены в ячейке, на заседании или, в некоторых особо тяжёлых случаях, в вышестоящей инстанции. Возьмём случай с Сильвией:
«Я состояла в браке с (X), он был действительно супер комбатантом. Но наша пара начала разваливаться. И я не могла поговорить о наших проблемах с ним, потому что ночью в постели я должна была читать «El Combatiente» (печатное издание ERP). И если у нас имелись проблемы, необходимо было обсудить их на встрече ячейки, специально созванной для этого» (Интервью с Сильвией, 20 января 2000)
Одной из таких проблем был роман, закрученный Сильвией с другим товарищем во время прохождения военного обучения. Вернувшись из лагеря, она рассказала о нём мужу, который предложил вынести проблему на заседание ячейки. На этом заседании другие товарищи попытались вразумить Сильвию, у которой вызывал недовольство революционный аскетизм мужа. В конце концов, на Сильвию было наложено дисциплинарное наказание за аморальное поведение. Но когда я спросила её, как она вообще отнеслась к вмешательству Партии в её личную жизнь, Сильвия, раздражённая моим непониманием, ответила:
«Мне это показалось диким. Но не потому, что Партия лезла ко мне в постель, а потому что я считала те моральные критерии, которыми руководствовалась Партия, неправильными»
То есть, руководство Партией над личной жизнью своих членов не представляется проблемой. Скорее проблема в моральных ценностях Партии. Вот ещё одно подобное свидетельство:
« - Скажи мне в двух словах, какова была мораль Партии?
- Жёсткая, во всех аспектах (…) Я думаю, что ERP имела очень консервативную мораль, очень воинственную нравственность (…) С точки зрения сегодняшнего дня, я бы сказал, что это была реакционная мораль, но тогда эта линия казалась нам правильной (…) В своём нравственном поведении мы фактически должны были руководствоваться Библией» (Интервью с Карлосом, 18 марта 2000)
В свою очередь, Вероника описывает картину, которая хорошо иллюстрирует жёсткость моральных ценностей Партии:
«Мой товарищ являлся председателем партийного суда, ответственным за поддержание внутренней морали (…) У меня была связь с одним из товарищей, проживавшим в оперативном доме, однако мы ничего никому не сказали, потому что… это была достаточно аморальная вещь. Мой мужчина (…) был очень строг в этом отношении (…) Сколько раз, находясь в тюрьме, я мечтала получить от него письмо, наполненное любовной романтической лирикой, но вместо этого я получала в элегантно оформленной коробочке книгу Троцкого о русской революции (…) Я вспоминаю, как однажды пропал товарищ, бывший очень близким нам всем, и в эти дни мы были просто в отчаянии (…) А я тогда только что вышла из тюрьмы (…) и ночью пришла к нему, потому что хотела заняться любовью. Но он сказал мне: «Как мы можем заниматься любовью, когда, может быть сейчас, убивают нашего товарища?!» (…) С этого момента я чувствовала себя очень плохо… » (Интервью с Вероникой, 24 апреля 2006)
Если проанализировать партийные документы, с целью найти истоки столь суровых моральных норм, мы можем обнаружить, что в основе нравственности ERP лежит буржуазная концепция моногамии. То есть, новые практики и культурная модернизация 60-х годов, пересмотревшие своё отношение, например, к добрачному сексу и взятые на вооружение «новыми левыми», полностью игнорируются организацией. Ни в одном из партийных документов мы не встретим упоминаний о «сексуальной революции». В то же время мы можем проследить усиленное обращение к теоретическим постулатам моногамии.
«Важно отметить, что Энгельс встаёт на защиту буржуазной семьи, как наилучшей формы отношений между мужчиной и женщиной (…), нежели все предыдущие исторические формы: многожёнство, групповой брак, промискуитет.
Эту теоретическую позицию Энгельс ставит в основу Государства Рабочих (…) где моногамная пара является базовой ячейкой общества. Это важный элемент, который должны принять во внимание все революционеры» («Мораль и пролетаризация», La gaviota blindada, июль 1972)
Это требование верности буржуазной концепции весьма удивляет, учитывая что речь идёт об организации, которая стремится не только к борьбе с буржуазной гегемонией во всех её проявлениях, но и к уничтожению широкого диапазона «мелкобуржуазных пороков», куда входит, конечно же, и неверность. Я цитирую свидетельство Оскара:
«Имелись товарищи, вышедшие из мелкой буржуазии, которые, несмотря на свою революционность, имели сучьи корни. Именно они вызывали в Партии отклонения» (Интервью с Оскаром, 22 января 2000)
Чтобы проиллюстрировать свои слова, Оскар рассказал историю об одном важном человеке из Регионального Комитета, который изменял своей жене, - так же участнице сражающейся партии, - с другой женщиной из ERP:
«Узнав об этом, товарищ Сантучо квалифицировал это как «классовое отклонение». Почему? Потому что, внутри здорового рабочего класса, такого никогда не произойдёт. Возможно, такое может быть среди люмпена, деклассированных элементов, да (…) но внутри здорового рабочего класса подобные явления практически отсутствуют. Скорее, это особенность мелкой буржуазии»
Приняв во внимание столь глубокую приверженность буржуазному опыту моногамии, нельзя избежать вопроса, почему революционная организация, боровшаяся против буржуазного общественного порядка и гегемонии производной от него культуры, не только признавала нравственность, справедливо охарактеризованную как «буржуазную», но и, более того, включила её в свою схему дисциплинарной кодификации.
Мы предполагаем, что в теоретической схеме ERP моногамия имеет несколько аспектов. Было бы абсурдно рассматривать эту жёсткую мораль без ссылок на специфические условия секретности и тотальных репрессий, которые в опыте ERP занимали значительное место. Как отметил Эдуардо:
«Нравственность так же служила подпольной деятельности. Потому что выстраивался определённый баланс и гармония в эмоциональных и личностных отношениях (…) Так что мораль моногамии обозначала не столько верность своему партнёру, сколько приверженность революционной борьбе, несмотря на возможность попадания в тюрьму, применения пыток и наступления смерти» (Интервью с Эдуардо Ангита из «Аудио Архива Открытая Память»)
Дисциплина-моногамия-верность (подруге, друзьям, Партии, линии, делу), цепочка идей и чувств, сливающихся в единое целое в модели боевого коллектива. Таким образом, условия подполья и полной секретности вынуждали руководство партии поддерживать как дисциплину, так и моральный дух своих людей. И связана была эта суровая партийная дисциплина в первую очередь с тем типом организации, которой и была PRT-ERP.
Тотальная Партия
«Товарищ должен действовать как профессионал на службе общего рабочего дела (…) Его жизнь полностью посвящена службе революционному движению. Товарищ действует как человек, который думает, мыслит и живёт только для Революции. «Нет жизни вне Революции», как сказал Эрнесто Че Гевара» («Многостороннее формирование кадров», El Combatiente № 154, февраль 1975)
Одна из наиболее ярких характеристик PRT-ERP заключается в тотальности Партии. Члены Партии были объединены общей связью, связью, представлявшую собой единственную социальную нить «перретистас». За пределами группы практически не существовало никаких общественных отношений: вне партии существовала только «абсолютное различие» и «угроза». Входя в Партию, «я» превращалось в «мы», полностью растворяясь в субъекте, превосходящем его.
Слово партии становилось не просто идеологической формулой, но руководством, благодаря которому раскрывались тайны общественных отношений и повседневной жизни. Партия становилась центром мироздания. В дополнение к агитационно-пропагандистским материалам, направленным на дисциплинарное и политическое обучение соратников, Партия выпускала большое количество руководств, в которых можно было найти ответы на любой вопрос. В разделе «Мораль бойца-лениниста», включённого в статью «Многостороннее формирование кадров», мы читаем:
«В ходе революционной войны возникают, и будут возникать, множество проблем, которые член Партии способен решить (…), используя ранее выпущенные Партией руководства. Многие трудности, возникающие на практике, являются продуктом отхода от партийной линии, а так же следствием игнорирования инструкций Партии»
В своей повседневной жизни комбатанты должны были руководствоваться теми же инструкциями сверху:
«Имелись линии на все случаи жизни, даже проведение досуга за чашкой мате регламентировалось определённой партийной линией. Существовала левая линия и мелкобуржуазная, отклоняющаяся линия. Я приведу пример с тем же чаем. Когда ты заваривал мате, ты не должен был промывать листья, потому что именно так пили чай рабочие (…) Для всего была своя линия. Таким образом, считалось, что с помощью марксизма-ленинизма можно объяснить вообще всё» (Интервью с Мигелем, 2 марта 20000
Что касается отношений между комбатантами, то они регламентировались исходя из различных аспектов, наиболее важным из которых, без сомнения, была секретность:
«Войти в герилью и стать членом PRT обозначало для многих, являвшихся выходцами из мелкой буржуазии, тотальное «понижение в классе» (…) Принятие «пролетаризации» (…) Это значило, что ты должен оставить институт (…) и идти работать на завод. На самом деле, это так же означало, что ты теряешь всех своих прошлых друзей (…), потому что ты уже не мог пойти поболтаться с ними по своему району, не мог пойти в кафе или в бар (…), на пляж, где можно было бы познакомится с девушками, или в клуб (…) Мне пришлось изменить и район проживания, и круг общения, и круг интересов» (Интервью с Мигелем, 20 января 2000)
Те же, кто не находился в подполье, так же вынуждены были посвящать всё своё время «пролетаризации» и работе в Партии. Алисия свидетельствует:
«В то время я была на легальном положении, и работала по 8 часов на фабрике, после чего практически каждый день происходили собрания ячейки, на которых планировались акции, обсуждалась будущая работа, изучались материалы, обсуждались партийные инструкции. То есть, я не видела смысла в своём оставлении университета, поскольку во время учёбы я могла бы принести гораздо больше пользы. А теперь я работала до 7 вечера, а чуть позже и до 12 ночи. В час или в два ночи начинались собрания, встречи (…) После работы я попадала в маленький коллектив из 5 человек, который заменял мне и семью, и друзей. Другие социальные связи были нарушены» (Интервью с Алисией, 6 сентября 2002)
Таким образом, вся жизнь члена Партии, не исключая любовных и сексуальных связей, происходила внутри партийного коллектива, укрепляя, таким образом, «дисциплинированность и однородность ячеек», в которых состояли «тысячи революционеров», для которых «не было жизни вне Революции».
