4. Первые впечатления
Почти сразу же после прибытия, немного вздремнув на полу
хижины между рюкзаками и прочими военными пожитками, мы начали знакомство с
конголезской действительностью. С первых же минут мы заметили чёткую сегрегацию:
на фоне людей явно малообразованных, - в большинстве своём крестьян, - выделялись
конголезцы более высокой культуры, разнообразно одетые, большинство знали
французский язык. Между двумя этими группами соблюдалась чёткая и тотальная
дистанция.
Первыми людьми, с которыми я познакомился здесь, были
Эммануэль Касабувабу и Киве, которые представились офицерами Генерального
Штаба; первый – в качестве ответственного за поставки и вооружение, второй – за
информацию. Эти два парня были разговорчивы и экспрессивны, что очень быстро, -
благодаря их словам и недомолвкам, - навело нас на мысль о существовании в
Конго множества вооружённых фракций. Позднее «Крутой» Чамалесо пригласил меня
на маленькое совещание, где не было этих товарищей, зато присутствовала группа
местных командующих и руководителей некоторых бригад: от Первой Бригады,
которая держала фронт в Увира, присутствовал полковник Бидалила; от имени
Второй Бригады генерала-майора Мулане говорил подполковник Ламберт, и наконец,
представителем от ещё одной бригады, которая должна была быть сформирована в
будущем, был Андре Нгойя, сражавшийся в зоне Кабамбаре. «Крутой», очень
возбуждённый, предложил, чтобы Мойя, официальный руководитель нашего контингента,
участвовал во всех совещаниях и решениях Главного Штаба вместе с другим
кубинцем, которого выберет он сам. Он бросил взгляд на лица присутствующих и не
смог найти одобрения этого предложения; оказалось, что «Крутой» не пользуется
особой симпатией у командующих.
Причиной вражды между этими вооружёнными фракциями было то,
что одни люди, - хотя и кое-как, - продолжали оставаться на своих фронтах, в то
время как другие постоянно перемещались между Конго и Кигомой, под предлогом
поиска того, чего в данный момент не было под рукой. В случае с «Крутым» дело
носило более серьёзный характер в глазах бойцов, поскольку, как делегат в
Дар-эс-Саламе, он лишь изредка навещал родину.
Мы продолжали дружелюбный разговор, не обращая никакого
внимания на предложение, Чамалесо. Вскоре я узнал некоторые новые для меня вещи.
Подполковник Ламберт, очень симпатичный малый, захлёбываясь от восторга объяснил,
что для них самолёты не представляют никакой опасности, потому что у них есть «дава»,
- медикамент, защищающий от пуль и снарядов.
- В меня стреляли несколько раз, и пули, потеряв свою силу,
просто падали на землю.
Я в ответ улыбался, вынужденный воспринимать всё это как
шутку, иронично демонстрирующую, как мало придаётся значения вражескому оружию.
Вскоре я понял серьёзность всех этих слов; осознал, что магическая защита рассматривается
как главное оружие триумфа конголезской революционной
армии.
Эта «дава» нанесла много ущерба боевой подготовке. Принцип
её действия заключается в следующем: жидкость, в которой смешаны соки трав и
других волшебных материй, наносится на бойца, который в это время производит
некие каббалические пассы, и, почти всегда, мажет углём лоб; теперь он защищён
от любого вида оружия противника (хотя, конечно, это зависит от силы колдуна),
но не может брать ничего, что ему не принадлежит, а так же не может прикасаться
к женщине под страхом потерять защиту. Результат любой ошибки прост – ты
мертвец; испуганный человек, человек, который украл какую-либо вещь или
переспал с женщиной будет убит или ранен. Так как страх является постоянным
спутником войны, для бойцов очень естественно было винить в своих ранах собственный
страх, то есть отсутствие веры в «даву». А мёртвые не могут говорить; им лишь
автоматически предъявлялись обвинения в нарушении одного из трёх пунктов.
Вера в это настолько сильна, что
никто не будет идти в бой, не получив «дава». Я всегда боялся, что суеверия
повернутся против нас, и что на нас лягут обвинения в поражении в каком-нибудь
бою, где будет много убитых. Я несколько раз разговаривал с различными
ответственными лицами, стараясь убедить их развернуть пропаганду против
предрассудков. Это было невозможно: это признавалось как символ веры. Более
политически подкованные товарищи говорили, что «дава» - это природная сила, и что, как диалектические
материалисты, они признают силу «давы».
После беседы с представителями
бригад, я встретился один на один с «Крутым» и объяснил ему, кто я: он был
буквально сражён наповал. Он повторял фразы «международный скандал», и «никто
не должен знать этого, пожалуйста, никто не должен этого знать»; новость стала
для него громом среди ясного неба, и он страшился последствий, однако более
нельзя было продолжать скрывать мою личность, если мы не хотим использовать
влияние, которое может дать факт разглашения этой «тайны».
В тот же вечер «Крутой»
отправился в Каир, с целью уведомить Кабилу о моём присутствии в Конго. С ним
отправились кубинские функционеры, которые сопровождали нас во время переправы
и один морской техник. Этот последний затем отправил, так сказать, обратной
почтой двух механиков, так как одной из наблюдаемых слабостей было абсолютное
отсутствие технического обслуживания различных моторов и лодок, предназначенных
для переправы через озеро Танганьика.
На следующий день я попросил,
чтобы нас направили на место окончательного лагеря; на базу, расположенную в
пяти километрах от Генерального Штаба, на самой высокой точке горы, которая,
как я уже сказал, спускалась к самой воде. Здесь начались проволочки; командир
уехал в Кигому, где должен был решить некоторые вопросы, а мы должны были терпеливо
ждать его возвращения. Вместо этого мы начали довольно произвольно обсуждать
план обучения, где я внёс следующее предложение: разделить сто человек на
группы не больше двадцати и обучить их всех элементарным навыкам пехотинца, с
некоторой специализацией в оружие, технике (в особенности – в рытье траншей),
связи и разведке, естественно, исходя из наших возможностей и средств, с
помощью которых мы могли бы начать четырёх-пятинедельную программу инструктажа,
после чего отправить первую группу на осуществление акций во главе с Мбили.
Затем они вернулись бы на базу, где по результатам были бы отобраны наиболее
перспективные и полезные бойцы. Между тем, на военную практику отправляется
второй отряд, а после его возвращения – на фронт уйдёт третий. Таким образом я рассчитывал,
что можно осуществить разумную селекцию, совмещая её с обучением. Я ещё раз
объяснил, что в связи с формой рекрутинга, из ста человек должны были остаться
только двадцать потенциальных солдат, а из них только двое или трое смогут
стать в будущем руководящими кадрами (в смысле, будут способны руководить
солдатами в бою).
Как обычно, на наше предложение
мы получили уклончивый ответ: меня попросили изложить свой план в письменной
форме. Это было сделано, но я так и не знаю ничего о судьбе моей бумаги. Мы
продолжили настаивать на том, чтобы подняться и начать работу на Главной Базе.
Мы рассчитывали потерять неделю на её обустройство для начала работы с хорошим
ритмом, но мы не могли без санкции командующего подняться в горы, а тот ещё не
прибыл. Нам приходилось ждать пока «начальники заседают на совещаниях». Так проходил
день за днём. Когда я возвращался к вопросу (а делал я это с очень
раздражительной настойчивостью), каждый раз возникали новые причины для отказа,
которые даже сегодня я не могу объяснить. Возможно, было правдой, что конголезцы
не хотели начинать подготовительную работу без разрешения ответственного лица,
в данном случае, руководителя базы.
Однажды я приказал Мойе чтобы он отправился
с несколькими людьми к Главной Базе под предлогом тренировочного марша; это
было сделано и Мойя вернулся с группой только ночью, усталый, промокший и
дрожащий. Он сказал, что это место очень холодное и влажное, с постоянным
туманом и частыми дождями. По его словам, он начал делать для нас хижину, и эта
работа займёт несколько дней. И вновь я изложил конголезцам различные аргументы
для того, чтобы подняться: мы могли бы пока внести вклад в строительство дома,
поскольку наш дух самопожертвования и помощи требует активной деятельности,
дабы не быть в тягость и т.д. Но они искали новые предлоги для отказа.
Этот период вынужденного отдыха начинался
с обязательных разговоров с товарищем Киве, шефом службы информации. Это
неисправимый болтун, который говорил на французском почти со сверхзвуковой
скоростью. Я получил возможность, постепенно, через различные беседы, составить
представление о нескольких важных фигурах конголезской Революции. Одним из
первых, кто испытал тяжесть языка Киве, стал Оленга, генерал, который действовал
в зоне Стэнливиля, а сейчас находился в Судане. Согласно Киве, изначально он был намного больше,
чем просто солдат, возможно лейтенант войск Бидалилы. Тот приказал Оленга осуществить
несколько рейдов в область Стэнливиля, а затем вернуться, но Оленга на свой
страх и риск начал собственные действия. Дело происходило как раз в момент
революционного подъёма, и каждый раз, когда Оленга брал деревню, он сам себе
присваивал очередное звание. Когда он достиг Стэнливиля, то был уже генералом.
Там завоевательный поход Освободительной Армии остановился, потому что его
продолжение потеряло всякий смысл, ибо более не существовало воинских званий,
которыми бы себя мог наградить за очередную победу товарищ Оленга.
Для Киве настоящим военным
руководителем был полковник Паскаса (который позже был убит в драке между самим
конголезцами в Каире); это был человек, обладавший настоящими военными знаниями
и революционной позицией, он так же был представителем Мулеле.
Ещё один день Киве начал с ловкой
критики Гбенье, заметив мимоходом, что он обладал очень неясной позицией с
самого начала, а теперь он является президентом; да, он революционер, но есть
ещё более революционные революционеры и т.д. С течением времени и ростом
взаимопонимания, сформировался образ Гбенье, более подходящий руководителю
шайки бандитов, нежели лидеру революционного движения. Я не уверен во всех
заявлениях друга Киве, но некоторые его рассказы весьма распространены среди
конголезцев; такие как история участия Гбенье в тюремном преследовании Гизенги,
во времена, когда Гбенье занимал пост министра внутренних дел в правительстве Сирила
Адулы. Другие истории менее известны, но, если принимать их за чистую монету, они
бросают свет на такие темы, как покушение на Митудиди и контакты Гбенье с
посольством янки в Кении.
В другой раз, жертвой острого
языка Киве стал сам Гизенга, о котором он сказал, что тот был революционером,
но левым оппортунистом, который всего хотел добиться политическими средствами,
который думал сделать революцию опираясь на армию и что ему были даны деньги на
организацию революционных сил в Леопольдвиле, а он их пустил на формирование
политической партии.
Болтовня Киве дала мне
представление о характеристиках некоторых персонажей, но, прежде всего, я ясно
понял, как мало твёрдых людей в этой группировке революционеров, или, лучше
сказать, недовольных, которые формируют Главный Штаб Конголезской Революции.
А дни проходили. Озеро пересекали
различные посланцы со сказочными способностями искажать любую новость, или
усталые революционеры, получившие пропуска с фронта и отправляющиеся на отдых в Кигому.
В качестве эпидемиолога я
несколько дней трудился в полевом госпитале вместе с нашим медиком Куми, где мы
наблюдали несколько тревожных фактов. Во-первых, множество случаев венерических
заболеваний среди бойцов, вызванных, скорее всего, посещениями Кигомы. В этот
момент я не особо беспокоился о санитарном состоянии населения или проституток
в Кигоме, но, в самом деле, обилие заражённых можно было объяснить только теми послаблениям,
которые давались бойцам, пересекавшим озеро. Мы так же подняли другие закономерные
вопросы: Кто платит этим женщинам? Откуда деньги? Как тратятся деньги,
предназначенные на революцию?
Кроме того, с первых же дней
нашего пребывания, мы имели честь увидеть несколько случаев алкогольного
отравления, вызванных потреблением «помбе». «Помбе» представляет собой
разновидность местного самогона, делающегося из муки кукурузы и маниоки; здесь
очень небольшой градус, но дистилляция даёт ужасные последствия. Предполагаю,
что алкогольная продукция содержала бы меньше вредных примесей, если бы
соблюдались элементарные методы производства. Были дни, когда «помбе» просто
затапливал лагерь, оставляя после себя драки, интоксикации, различные нарушения
дисциплины и т.д.
Клинику начали посещать крестьяне
из окрестностей, которые получали через «Radio Bemba» новость о присутствии в районе профессиональных медиков.
Наш багаж лекарств был беден, но нас спасло прибытие советских медикаментов,
хотя они не были предназначены для стандартной медицинской помощи гражданскому
населению, а, естественно, для удовлетворения потребностей армии в полевых
условиях. Всё же, здесь многого не хватало.
Этот феномен отсутствия всего был
перманентным в течение нашего пребывания в Конго. Поставки оружия и экипировки
проходили в такой форме, в результате которой всегда чего-то недоставало: пушки
и автоматы, которые не имелись в арсенале или у которых отсутствовали важные комплектующие,
пребывали с патронами другого калибра, мины приходили без детонаторов; всё это
было постоянной характеристикой поставок из Кигомы.
На мой взгляд, это было связано с
отсутствием организации конголезской Освободительной Армии, и неимением кадров,
способных сделать минимальную оценку прибывающих военных материалов. То же
самое происходило с медикаментами; более того – все они хранились в беспорядке
и россыпью в Ла Плайя, где так же содержалось продовольствие и оружие; всё это смешивалось
в диком и весёлом хаосе. Несколько раз я просил, чтобы нам дали возможность
организовать склад, и советовал, чтобы некоторые типы боеприпасов, вроде
снарядов для базук или миномётов убрали оттуда, но мне так не удалось добиться
ничего.
Из Кигомы ежедневно пребывали свежие
новости: одна противоречивей другой. Группе кубинцев, выжидавших прибытия лодки
командующего, обещали: Митудиди приедет завтра, или, может быть, послезавтра. Послезавтра
снова приходит известие, что он приедет на следующий день, и т.д.
В эти дни так же пришла
информация с Конференции в Каире, которую принёс Эммануэль после одного из
своих постоянных наездов в Кигому; результаты её символизировали полное
торжество революционной линии. Кабила остался в столице Египта ещё на некоторое
время, потому он должен был убедиться в исполнении достигнутых соглашений, а
затем намеревался ехать куда-то ещё, для проведения операции по удалению кисты,
- не очень серьёзной, но весьма его беспокоящей, - что должно было занять
немного времени.
Мы должны были что-то делать,
чтобы избежать полного расслабления. Началось изучение французского и суахили,
а так общеобразовательных программ, поскольку наши люди в достаточной степени
нуждались в этом. Имеющийся характер обучения, учителей и классов не могли
добавить многого к культурному уровню наших товарищей, но все эти движения
занимали много времени, и это было очень важно в тот момент. Тем не менее, невзирая
на все неприятности, наш моральный уровень оставался высоким, хотя уже пошло
ворчание среди товарищей, видевших, как безрезультатно проходят дни. Кроме
того, над нами повис призрак лихорадки, которая атаковала практически всех в
той или иной форме; в виде малярии или других тропических болезней. Часто мы
получали облегчение с помощью антималярийных препаратов, но остаточные явления
болезни очень беспокоили общей вялостью, отсутствием аппетита, слабостью, что, конечно,
способствовало развитию пессимизма в наших войсках.
С течением времени проявилось
чёткий образ организационного хаоса. Я принимал личное участие в распределении
советских медикаментов, и это мероприятие было больше похоже на цыганский базар,
где каждый из представителей вооружённых групп приводил цифры, факты и доводы,
дабы заграбастать как можно больше лекарств. Несколько раз я спорил с ними, призывая
не брать те или иные медикаменты или специализированное оборудование, которые
будут просто бессмысленно потеряны на фронтах, но они хотели иметь абсолютно
всё. Начались перетасовки баснословных цифр бойцов: один заявлял, что под его
командованием четыре тысячи, другой – две тысячи и т.д. Командиры были весьма изобретательны
в своих подсчётах: они просто прибавляли к армии количество крестьян на их
территории, однако реальное количество войск или вооружённых бойцов,
находившихся в лагерях, было значительно ниже, чем они указывали.
Пассивность на различных фронтах
в эти дни была практически полной, и если и присутствовали некоторые раненые от
пуль, то происходило это в результате несчастных случаев, так как практически
никто не имел представления, что такое оружие, некоторые играли с ним и
случайно стреляли в себя и т.д.
8 мая наконец прибыли 18 кубинцев
во главе с Али, а так же руководитель Генерального Штаба Митудиди, который немедленно
должен был вернуться в Кигому для поиска оружия и амуниции. У нас произошла
дружеская беседа с ним, оставившая приятное впечатление надёжности и
организационного духа. Кабила послал через него сообщение, которое было очень
сдержанным по отношению к моей личности, так что я продолжал оставаться в
подвешенном состоянии, исполняя свои «фасадные» миссии переводчика и медика.
Получив санкцию Мутудиди, мы
решили на следующий день начать подъём на Главную Базу, что было выполнено без
Мойи, Нане и Тано, сваленных лихорадкой, и медика Куми, который работал в
госпитале. Я был послан на базу в качестве врача и переводчика. Здесь мы нашли
около двадцати скучающих конголезцев, одиноких и грустных. Началась борьба за
изгнание этой сонливости; проводились занятия по суахили, которые давал
политический комиссар базы, и французскому языку, который преподавал другой
тамошний товарищ. Кроме того, мы начали строительство домов, поскольку климат
здесь был очень холодный. Мы были на высоте 1700 метров над уровнем моря и 1000
над уровнем озера, и в этой зоне пассаты, задувающие со стороны Индийского
океана, конденсируются в почти постоянные дожди. Задача строительства нескольких
зданий была быстро исполнена, и повсюду запылали костры, оберегавшие нас от
ночного холода.
