44. «Braccetti»
«Здесь не курят»
Категорический тон охранника не оставлял места для возражений. Это был приказ. «А где я могу подымить?» - «В медицинском пункте. Ты можешь курить только там». Я подошёл к стене, и со всего размаху ударился об неё головой. Очень сильно. «Я буду биться, пока не пробью себе череп, и вы не отнесёте меня в медпункт, где я смогу покурить» - пояснил я. Ошарашенные агенты вернули мне мои «Gauloises» и зажигалку. Я закурил сигарету и глубоко затянулся. Потом бригадир вновь забрал пачку и сказал: «Когда захочешь курить, позови нас».
В Фодже мне каждую минуту напоминали, что я был последним из последних, одним из самых бесправных заключённых в стране, дерьмом. Я был изолирован в изоляции. Тёмные камеры. Унизительные обыски голого человека. Приседания перед глазами десятка агентов. Протесты, чтобы добиться получения куска шерстяной ткани, которым можно было бы укрывать ноги в холодные зимние ночи. Никаких писем, никаких газет, ни ручки, ни бумаги. Никакого телевизора и никакого радио. В течение недели – один час прогулок в узком зарешёченном коридорчике. Ни одной встречи с семьёй в течение долгих лет: родственники, проехав сотни километров, вынуждены были возвращаться домой ни с чем. «Вашего сына здесь нет» - нагло сообщили моему отцу, когда он однажды приехал в Апулию для встречи со мной.
Фоджу я вспоминаю с ужасом ещё и потому, что это стало место первых приступов язвы. Это было ужасной реальностью, ничего общего не имевшей с той симуляцией, когда я пытался бежать из тюрьмы Палермо. Меня оставили в камере, без лекарств, сидящим на кровати укутавшись в одеяло. Только через два дня нестерпимых болей, мне были предоставлены анальгетики.
Пять лет, с 1982 по 1987, я был узником «braccetti» вместе с Ренато Валланцаской, Рафаэлем Катапано1, Марко Медда2, Андраусом, Марио Асторино3…Здесь были и другие каторжники. Сюда, в Фоджу, а так же в Ариано Ирпино, направлялись «худшие из худщих» со всей страны. Люди из различных тюрем, которым было прописано одно и то же «лечение». Мы разговаривали, стоя лицом к стене, в то время как охранники орали: «Молчать!». Не обращая внимания, мы продолжали болтать. Что они могли отнять у нас ещё? После «braccetti» была только виселица. Или расстрел. Возможно, это был бы лучший вариант. На протяжении долгих лет я отчаянно жалел, что в ту февральскую ночь ареста я просто сдался, а не стал сражаться до смерти. Или, хотя бы, не выстрелил бы в самого себя. Я начинал понимать, что всё потеряно: никто уже не вытащит меня из тюрьмы. Моя вооружённая борьба была завершена, так называемая «вооружённая борьба» молодых нигилистов из NAR, не имевшая ничего общего с политикой, тоже шла к финалу. Но этому я был только рад: больше не будет новых смертей, новых пожизненных заключений, новых трагедий.
Я был погребён заживо. Новости со свободы прибывали сюда с опозданием на месяцы. Но и их было достаточно для того, чтобы я понял, что перспективы «революции» окончательно рухнули. Мои волосы, тем временем, становились всё более редкими, я седел. Когда я несколько секунд смотрелся в зеркало в зале суда в Брешии (я прибыл туда на очередной процесс в качестве свидетеля), я испытал настоящий шок: на меня смотрел старик. Практически белые волосы и седая борода. А ведь мне было немногим более сорока лет.
Чтобы избежать поножовщин в «braccetti» или, чего хуже, нападений на охранников с применением оружия, министр внутренних дел повелел подвергнуть всех нас рентгену, дабы просветить наши желудки и узнать, не спрятали мы чего там. Я как раз тогда был в Турине. У меня была заточенная железка, которую я, обмотав изоляционной лентой, прятал в прямой кишке. С того момента рентгенография стала «обычной» мерой. Каждый раз, когда мы покидали Фоджу, мы подвергались рутинному рентгену. До тех пор, пока я не восстал против этого, требуя письменного приказа с подписью врача. С тех пор к нам больше никто не приставал с требованиями сделать рентген.
Единственным подлинным оружием в «braccetti» являлись голодовки. Мы «постились», чтобы получить мелкие выгоды: газеты, божескую пищу, сыр, шоколад, кофе, возможность готовить. Маленькие победы, которые не давали нам залезть в петлю. Неделями мы не прикасались к пище (обычно голодовки продолжались немногим более месяца): иногда, только чайная ложечка сахара и щепотка соли по утрам. Я заметно похудел, хотя потом, столь же быстро, и поправлялся. Эффекты от голодовок дали о себе знать позже: выпадали зубы, цвет лица стал нездоровым. Со всеми должностными лицами «braccetti» отношения были напряжёнными. Я не просил ничего у охраны, потому что мой менталитет, по крайней мере, поначалу, по-прежнему был под влиянием вооружённой борьбы: никаких сделок с «врагом», никаких просьб. Однако, бригадир охраны на Рождество 1983 года протянул мне через решётку кусок пирога и пластиковый стакан с игристым вином. Это был один из «нормальных» праздников в тот период.
Помню, чтобы прекратить бесконечные голодовки, к нам приехал Министр Юстиции: «Если вы закончите голодать, я обеспечу вам по три пиццы каждому». После этого Ренато Валланцаске удалось съесть аж четыре пиццы: три своих и одну мою. Всё это оказалось в унитазе: казалось, что он готов выблевать даже свою душу.
Это была адская жизнь, животное существование. Паскаль Барра, доведённый до отчаяния, пытался сжечь себя, запалив свой матрас. Он был истощён и физически, и психически. Я же пока держался.
Тот, кто не отступал, всегда мечтал о побеге. Невозможность предприятия наводила на всех нас отчаяние: мы все знали, что шанс заполучить свободу был минимален. В Спалетто, например, в конце 1984 года, неудавшийся побег привёл к небольшому мятежу обитателей «braccetti». Здесь находились я, Марко Медда, Валланцаска, Марио Асторина и кто-то ещё. Нашей идеей было совершить бегство и укрыться в горах. Многие не хотели рисковать, пока я не пригрозил им убийством. Я хотел использовать наиболее «мягкий» режим заключения тех дней. Руководство даже разрешило нам гулять не час, а целых два.
Оружие было передано в тюрьму весьма оригинальным и изобретательным способом, достойным пера Гомера с его троянским конём4. Снотворное, чтобы усыпить охранников, эластичные петли, чтобы связать их, немного взрывчатки (около килограмма) и два пистолета: бразильский «Таурус» и «Берета» калибра 7.65 с глушителем. Идея была проста: мы хотели, обезвредив охрану в середине ночи, тем самым захватить всю секцию. После того, как мы взяли бы агентов в заложники и переоделись в полицейскую форму, мы бы прошли в секцию, где содержались простые заключённые. Отсюда, прикрываясь живым щитом, мы проследовали бы к одному из выходов, после чего скрылись. Акция, не слишком сложная в теории. Но на практике всё оказалось гораздо трудней: агрессивное поведение и желание скорее заполучить свободу сыграли плохую роль.
Мы наметили время для начала побега. Но нетерпеливый Валланцаска ускорил «процесс». Уже вечером он и Медда (они вместе находились в камере) начали пробивать отверстие в стене. В сторону тюремной библиотеки, которая обычно пустовала. Но сегодня здесь сидел агент, решивший подготовиться к каким-то экзаменам в университете. Он услышал подозрительный шум, и заглянул в камеру Валланцаски. Это был провал. Ренато взял охранника на прицел, в то время как другие агенты бросились запирать двери, дабы предотвратить наш выход из секции. Захватив в заложники того охранника, Валланцаска и Медда начали вести переговоры, выторговывая себе прощение. В конечном итоге, им удалось договориться о мирном разрешении конфликта. Охранники вошли к ним в камеру, после чего Медда неожиданно вытащил из-под матраса пистолет и наставил его на испуганных стражей, которым пришлось теперь иметь дело не с одним, а с двумя вооружёнными рецидивистами.
Марко Медда бессмысленно бродил по коридору секции, но никак не мог освободить нас: у него не было ключей, а использовать взрывчатку он не хотел.
Директор тюрьмы Де Паскалис был тоже взят в заложники: таким образом, на некоторое время эти двое стали истинными хозяевами «braccetti», хотя бы даже они и рисковали каждую минуту попасть под пулю снайпера. В конце концов, осознав безвыходность и опасность своего положения, Валланцаска и Медда сдались.
От ужесточения режима в связи с неудавшейся попыткой побега я спасся в Кампании: я отправился, в качестве подсудимого, на процесс против каморристской «коски», куда я «попал» благодаря заявлениям Джанни Меллузо и Джованни Пандико. Из тюрьмы в Ариано Ирпино, провинция Авеллино, я каждый день ездил в Неаполь, где в одном из «бункеров» проходили заседания. Тут было действительно страшно: бронированные фургоны, злющие собаки, снайперы на каждом углу. На скамье подсудимых я сидел с Энцо Торторой5. После того, как я был оправдан, Тортора улыбнулся и пожал мне руку. Я обвинялся в связях с преступной группировкой Рафаэля Кутоло и другими боссами каморристи. Торторе были предъявлены аналогичные обвинения. Мы все знали о его невиновности. Однако, кто-то намеренно пытался поломать его карьеру. Этот кто-то, в моём случае, так же хотел опорочить меня, доказать связи между неофашистским подпольем и преступным миром, который, якобы, использовал «чёрных» как своих наёмных киллеров. На один из вопросов председателя суда, после того, как я доказал клевету Пандико, я дерзко ответил: «Да, я убийца. Я убивал, но убивал совершенно бесплатно. Никто не платил мне никогда». Да и вообще: я не мог быть каморристи по сути своей. Во-первых, я поклялся в верности другой организации – «Политическому Движению Новый Порядок», а во-вторых я не был уроженцем Кампании. Пандико же утверждал обратное, подкрепляя свои слова тем, что в «Новаре» он водил со мной дружбу. Это ложь: я вообще никогда не встречался в «Новаре» с Пандико, потому что там он обитал, главным образом, в медицинском пункте – весьма далеко от секции, в которой я содержался. В конце концов, на этом процессе я был полностью оправдан. Пандико же справедливо получил свой срок.
Там же в Ариано Ирпино мы начали забастовку жажды. Крайняя мера, чтобы привлечь внимание Министерства, которое оставалось глухим к нашим требованиям. Это было ужасно. Меня выворачивало наружу, кровяное давление подскочило до максимума. Я и Медда были доставлены в госпиталь. В больнице мы были окружены полицейскими, заполонившими коридоры и пугавшие санитаров. Они обращались с нами как с животными. Сквозь окно мы видели людей, гулявших на парковке: кусочек нормальной жизни. Потом мы поворачивали головы, и видели только полицейскую форму и оружие.
1 Рафаэль Катапано – член «Каморры», приговорённый к пожизненному заключению
2 Марко Медда – убийца, приговорённый к трём пожизненным заключениям
3 Марио Асторина – пожизненно заключённый
4 Здесь Конкутелли не пожелал раскрывать детали
5 Энцо Тортора – журналист и телеведущий RAI, был арестован 17 июня 1983 года по обвинению в сотрудничестве с «Каморрой», по заказу которой он якобы выпускал некоторые свои материалы. Получил десять лет тюрьмы, но в 1986 году был полностью оправдан.
